Библиотека

В.А. Тишков[*]
"Пожар способствовал ей много к украшенью"
(Российская этнология: статус дисциплины и состояние теории)

В начале 1990х гг. состояние дисциплины мною было обозначено как кризис. Имелись в виду несколько причин для такой категоризации: дисциплинарное теоретико-методологическое наследие как части советского обществознания, растерянность и неспособность объяснить происходящее в сфере межэтнических отношений и "национальной политики" в ходе общественных трансформаций, институциональный и ресурсный кризис науки, конец монопольного положения "центральной" (московской и ленинградской) этнографии в связи с ростом местных инициатив и с открытием "поля" для международной науки и другие. Более того, мною было высказано мнение, что имел место не просто кризис, а нечто большее - отсутствие дисциплины, понимаемой в мире как социально-культурная антропология. Как можно оценить процессы последнего десятилетия в данном контексте?

Прежде всего, если понимать под кризисом также и состояние глубоких перемен и переоценок, то такой кризис действительно был (хотя некоторые коллеги со мною были не согласны в этой оценке). Этот кризис в значительной мере преодолен, что совсем не означает отсутствие серьезных проблем в области содержания и организации нашей науки, а также не означает завершенность многих процессов. Более того, как сказал Скалозуб про постнаполеоновскую Москву", так же можно сказать и про отечественную этнологию: "пожар способствовал ей много к украшенью". Последнее десятилетие и нынешнее время войдут в историю как период чрезвычайно благотворного развития этнологической науки под воздействием внешних и внутренних факторов.

Внешние - это общественно-политическая актуалиазация этнического фактора и новые роли этничности в жизни индивидов и общества в целом. Достаточно сказать, что вместо "неантогонистических противоречий" в "решении национального вопроса" научное сообщество столкнулось с вызовом открытых этнических конфликтов и даже с распадом государств под воздействием этнонационализма в различных его формах, включая вооруженную сецессию. Вместо "национальных пережитков" появились "национальные движения" и "национальное возрождение" как форма этнической мобилизации, требовавшие совсем другого объяснительного языка и исследовательских приемов. Появился новый интерес и новые ресурсы в обществе к сохранению и утверждению этнокультурной мозаики, будь это интеллектуальные дебаты по поводу националистической мифологии или массовое увлечение культурным партикуляризмом, включая этнографическое краеведение. Наконец, появился "социальный заказ" в форме политического и управленческого интереса со стороны государства, хотя и в смутных и плохо финансируемых формах.

Внутренние - это вызывающая уважение мобилизация самого академического сообщества, когда снятие запретов и ослабление внутренней иерархии оказались для научных работников важнее материальных вознаграждений, когда вместо смиренного ожидания в очереди "редподготовки и плана выпуска" оказалось возможным выбирать тему, выполнять исследования и публиковать их результаты в гораздо более свободном режиме. Профессиональное сообщество этнологов не пережило массового исхода, а его основная часть оказалась способной реализовать как накопленный научный багаж, так и новые замыслы при достаточно скромной кадровой подпитке со стороны молодого поколения, у которого появилось много новых и престижных карьерных специализаций (менеджемент, право, политология и т.п.).

Самый значительный прорыв произошел в двух направлениях: в расширении тематики и в увеличении количества научной продукции. За последние десять лет появились новые научные направления (религиоведение, миграционные, диаспорные, гендерные исследования, юридическая антропология, этология человека, политическая антропология, конфликтология и другие). В жанровой ориентации приоритет остается за историко-этнографическим исследованием. Однако, хотя и с большим трудом (помогло вступление в XXI век), но все же преодолевается представление, что в конце XIX - начале XX века существовала некая этнографическая норма ("традиционная культура"), которая и есть самая ценная тайна научного раскрытия. Отечественные этнологи начинают понимать, что они имеют такое же право изучать "традиционную современность", как имели это право Миклухо-Маклай и первые поколения профессиональных этнографов. Прогресс есть хотя бы в рождающемся интересе к этнографии советскости, которая длительное время представлялось как время "исчезновения традиционной культуры", взывавшее к срочной фиксации уходящего. Однако пока еще совсем слаб интерес к завтрашней традиции, под которой я имею в виду сегодняшние социально-культурные инновации, что также есть сфера научных интересов нашей дисциплины, которую можно назвать этнографией настоящего или даже этнографией будущего.

Что касается научной продукции, то в 1990 гг. опубликовано книг, особенно индивидуальных монографий, больше чем за несколько предыдущих десятилетий. Реализуются ряд крупных издательских проектов с участием представителей многих научных центров и национальных школ. Здесь также есть свои проблемы, особенно по части обеспечения качества этнографического нарратива, теоретической оснащенности и имеющегося в науке контекста (наработок и дискуссий) той или иной темы. Авторы тематических этнографий боятся делать теорию на страницах полевых дневников, а теоретики боятся сослаться на полевые наблюдения. Появляются теоретические сочинения с единственной примерной ссылкой на поляков в Бразилии, которых автор никогда в глаза и не видел. В свою очередь богатый этнографический материал часто зазывает в теоретическое размышления психологически или профессионально не готового к этому автора (могу судить по собственной недавно выполненной этнографии чеченской войны).

Среди позитивных перемен отметим еще ряд обстоятельств. Расшились научные контакты с мировым сообществом. Осуществлены масштабные переводы классической зарубежной литературы по антропологии. В институциональном плане образовались новые неформальные сообщества, включая Ассоциацию этнографов и антропологов с ее общенациональными конгрессами, Сеть этнологического мониторинга, Арктический форум и фестивали этнографического кино визуальных антропологов и т.д. Сложились новые факультеты и кафедры социальной антропологии и этнологии. Сохранились старые ведущие институты и научные школы. Появились новые журналы и даже интернет-издания.

Этот сложный процесс не обошелся и без издержек. Этнология и антропология (социально-культурная) оказалась привлекательной нишей для многих служителей "марсксистко-ленинской теории наций и национального вопроса", которые пересамоопределились в том числе и как этнологи, культурологи или антропологи. Слой неофитов оказался гораздо большим, чем его смогла переварить профессиональная наука, и он в чем-то даже узурпировал дисциплинарное поле. На этническую тематику стали также писать философы, политологи, психологи, экономисты, демографы и другие. Социологи сочинили государственный стандарт по социальной антропологии, украв это право у неповоротливых этнологов. По сегодняшний день не произошло должное становление социально-культурной антропологии как вузовской учебной дисциплины и здесь необходимы срочные коррективы. Главная дилемма состоит в том, останется этнология как поддисциплина исторической науки, или же возможно оформление самостоятельного статуса при сохранении отечественной традиции историзма этнологических штудий. Возможно, эту проблему будет решать поколение "завтра".

В настоящий момент важнее сохранить торговую марку нашей науки - этнографический метод, который нуждается как в совершенствовании, так и в возврате к некоторым прошлым традициям. Прежде всего - это длительные полевые работы в малых сообществах методом включенного наблюдения. Пришла пора включить в план аспирантской подготовки 10-12 месячный период пребывания в поле, хотя не менее актуально и переосмысление самого понятия этнографического поля в современных условиях.

Более сложен для анализа процессов в сфере теории. Здесь произошли достаточно примечательные явления. Одно из них - это завидная устойчивость теоретического багажа советской этнографии 1960-80х гг. и даже более ранних периодов, а также похвальная настойчивость представителей старшего поколения в отстаивании примордиализма в интерпретации этнического и в одергивании диссидентских отклонений. Историко-эволюционистская схема и этнос как фундаментальный архетип и как предметообразующее понятие сохраняют свои доминирующие позиции со множеством не отвеченных в рамках этой парадигмы вопросов. Есть ли место в нашей науке "между этносами" или "за пределами этноса"? Ни Гумилев, ни Бромлей такого места не оставляют, ибо им и их последователям интересен человек в этносе ("этнофор"), а не этничность в человеке. Даже (само)сознание (идентичность) рассматриваются как один из признаков коллективного тела, а не первичная субстанция, которую следует изучать не макросоциологическим, а микроанализом и ситуативным подходом. И вообще, возможна ли этнология (шире - социально-культурная антропология) без этноса и даже за пределами этничности? На мой взгляд, да, возможна.

Только обратившись к феномену культурной сложности (гибридности) и к более широким понятиям культурного и отказавшись от одержимости групповыми категоризациями и натуралистических представлений об этничности научный поиск выйдет на новые рубежи и даст некоторые новые ответы, в том числе и самого практического характера. Этот переход от этноса к этничности и далее к распредмечиванию и деполитизации этнического (политическая роль и сущность отечественной этнографии - это особый предмет) могли бы сыграть такую же определяющую роль в деконструкции институтов, связывающих этничность и территорию, этничность и власть, этничность и государство, как когда-то отечественная этнография сконструировала этнические категории, превратившиеся в жесткую групповую реальность, особенно на уровне бытовой ментальности. Необходимо перейти от этнических процессов, где этнология мыслится как отражатель объективно существующего к или хотя сделать шаг в сторону этнической процессуальности на коллективном уровне и инструменталистского выбора и этнического дрейфа на уровне индивидуальном. Только такой подход снимет бремя бессмысленных споров по поводу групповых вертикальных таксономий и удержит от новых изобретений культурно-разделительных линий.

Последние "фишки" неофитов в сфере этнологии - это психологизация этноса и даже национализма, выросшие из уязвимой романтики Широкогорова, Шпета, Лурия по даному поводу. Этнопсихология, не порвавшая пуповину с этносом, одно из свежих наваждений, от которого придется избавляться десятилетиями. Сюда же я бы отнес и "диаспоризацию всей страны", когда вдруг в одном историческом государстве (пусть политически распавшемся, но сохраняющем во многом общее социально-культурное пространство) и даже в одной стране, как Россия, появились сначала через речевые акты, а затем и через реалисткие действия диаспоры, к которым стали относится фактически все граждане и не граждане страны, не определяющие себя как русские в этническом смысле.

Старая методология уже проросла новыми метастазами в российскую современность. Продолжаются дебаты по поводу номенклатуры народов и "подгруппы-группы-метагруппы", что затвердилось в переписи 2002 г. на очередное десятилетие, вместо давно назревшей фиксации категорий этнической идентичности или этнических категорий учета населения. Сохраняется увлеченность, вплоть до сочинения государственных целевых программ, выделением из российского народа (или многоэтничной гражданской нации) субъектов не только историко-лингвистических реконструкций, но и политики и права, в виде части граждан, в языке которых есть схожесть базовых лексик. Причем, большинство из них на этом языке и не разговаривают и имеют на порядок больше схожести с живущими веками соседями, чем с интеллектуально реконструированными "угро-финнами" или "тюрками". Вместе с этим сохраняются колониалистские и расиалисткие подходы как в исследовательских методиках, так и в этнографическом нарративе, который мы просто не замечаем и тем более не рефлексируем как предмет самоанализа. Если грязный язык СМИ и ксенофобия на политико-бытовом уровне только отчасти рождаются из научных текстов, то одержимость этнонационализма - это чисто интеллектуальный продукт. В итоге, потеснить паранаучное засилие Гумилева на книжных полках Санкт-Петербурга и Москвы смогут только опровергающие и убедительные тексты, объясняющие мир этнического и историко-культурного современным языком.

[*] Директор Института этнологии и антропологии РАН, профессор, президент общественной Академии педагогических и социальных наук, вице-президентом Международного союза антропологических и этнологических наук, Член.-корр. РАН

Здесь вы можете обсудить статью
Оставить запись Читать другие отзывы
баннер
О проекте Научное сообщество Библиотека События Форум Ссылки

Перепечатка материалов возможна только с указанием источника.
Редакция: journal@iea.ras.ru         


Яндекс.Метрика