Исследования истории еврейских общин, политики Российского государства в отношении еврейского населения предпринимались неоднократно[1]. Однако изучение форм и способов адаптации евреев на Европейском Севере России до настоящего времени никогда не ставилось в качестве самостоятельной темы. Это связано с отвлечением внимания специалистов на более масштабные и, на первый взгляд, «привлекательные» темы: взаимоотношения русского и финно-угорского населения, локальные этнические и конфессиональные группы русских и т.д. Евреи оставались для исследователей незначительной группой населения, кажущейся не достойной пристального внимания в рамках изучения этнической истории Европейского Севера России.

В настоящее время ситуация должна коренным образом измениться. Предстоит использовать накопленный предшественниками опыт исследования малых этнических групп для изучения еврейских общин в городах Олонецкой, Архангельской и Вологодской губерний. Исследования локальных групп еврейского народа заполнит существующую лакуну и может послужить важным подспорьем в изучении современных путей и форм адаптации мигрантов в российских городах. В рамках данной работы предполагается изучить с опорой на материалы Европейского Севера России правовой статус евреев, особенности отношения к ним представителей местной администрации и, не в последнюю очередь, населения. Для сравнения вполне возможно опереться на сибирские материалы: за Уралом в настоящее время накоплен значительный опыт изучения судеб евреев, волею судьбы оказавшихся за «чертой оседлости».

Известно, что законодательство по еврейскому вопросу существенным образом менялось на протяжении изучаемого периода, становясь все более жестким[2]. Для евреев устанавливались ограничения на проживание во внутренних губерниях и столицах. В 1835 г. для них учреждена «черта оседлости», сельские поселения евреев существовали отдельно от поселян другой веры и т.д. В материалах делопроизводства, тем или иным образом касавшегося евреев, национальность «еврей» и иудейское вероисповедание обязательно указывались. Дискриминация не распространялась лишь на купцов первой гильдии, лиц с высшим образованием, средний медицинский персонал, ремесленников особой квалификации. Архангельская, Вологодская и Олонецкая губернии находились вне «черты оседлости». Изменения в законодательстве, постоянные новые дискриминационные меры создавали основу для произвола местных властей в отношении евреев. Попытки каким-то образом выстроить логичную и последовательную политику в отношении евреев оказывались малоэффективными[3].

Поэтому важным условием проживания евреев на Европейском Севере России становилось наличие у них соответствующего образования, значительного опыта работы, востребованной местным населением специальности. Количество евреев, проживающих на этой территории легально, всегда оставалось сравнительно небольшим. По данным на начало ХХ в., их численность составляла в Архангельской губ. 252 человека (0,08 % от общей численность населения), в Вологодской губ. — 425 (0,03 %), в Новгородской — 4740 (0,35 %), в Олонецкой губ. 403 чел. (0,11 %). Значительно большим была численность евреев в Санкт-Петербургской губ. — 21270 человек или 1,02 % от общей численности населения обоего пола[4]. Определение точного числа проживающих на той или иной территории евреев сильно затруднено.

Парадоксальность ситуации заключается в том, что одни евреи изо всех сил стремились закрепиться в городах Европейского Севера, но местные власти, руководствуясь законом, всячески им препятствовали. Другие евреи попадали на эту же территорию не по своей воле, а по приговору суда или распоряжению чрезвычайных органов власти. Поясним сказанное. Во-первых, в статистику не попадали евреи, сосланные на Европейский Север за участие в революционной деятельности[5]. Между тем имеющиеся источники указывают: северные губернии, в частности, Вологодская, стали в конце XIX-начале ХХ в. местом ссылки многих десятков революционеров, среди которых процент евреев был стабильно высок. Так, в 1910 г. за участие в революционной деятельности в Великий Устюг из Одессы «под гласный надзор полиции» был сослан еврей Абрам Гольденберг[6]. Аналогичная ситуация возникла и в Сибири. Там евреи по закону вообще не имели права находиться, но в реальности их число за Уралом постоянно росло, «в том числе и благодаря усилиям самого государства»[7]. Так, в XIX в. Колымскому краю, самому отдаленному месту политической ссылки Российской империи, «суждено было стать одним из избранных мест для ссылки евреев за политические преступления»[8].

Во-вторых, многие евреи находились на Европейском Севере и в Сибири временно, на полулегальном положении, занимаясь торговыми делами и ремеслом. Архивные фонды полицейских учреждений и жандармского управления содержат многочисленные дела об их принудительной высылке с территории Европейского Севера обратно на юг России, за «черту оседлости». В Иркутске ситуация была аналогичной: треть местных евреев проживала в городе нелегально[9].

Пребывание евреев в Петрозаводске, Вологде, Архангельске, ряде других городов связывалось с постоянным, зачастую мелочным контролем над их деятельностью, требованиями доказать (главным образом, успехами на профессиональном поприще) необходимость их пребывания на Севере России, настороженным отношением к ним местного населения, отдельными проявлениями антисемитской кампании в прессе. «Черта оседлости» не позволяла многим жителям России поближе познакомиться с относительно новым народом Империи. Это способствовало «как появлению и укреплению многочисленных слухов, предрассудков, связанных с евреями, так и подталкивало многочисленных публицистов к рассуждениям об “истинной природе” еврейства»[10]. В то же время первый опыт исследования данной проблемы показывает, что еврейское население сумело адаптироваться к непростой обстановке благодаря сохранению иудейской религии, групповой сплоченности, относительно высокой образованности, готовности в случае крайней необходимости отстаивать свои права. Инстинкт выживания в чужом окружении вполне определенно заставлял евреев консолидироваться вокруг некоего центра, роль которого выполняли, прежде всего, молитвенные дома.

Правовое положение евреев самым непосредственным образом влияло на их образ жизни, способы ведения хозяйства, восприятие окружающего мира. На всем пространстве России, «была разбросана горсть привилегированных евреев, допускавшихся на жительство вне черты <…> Напор бесправных евреев в эту запретную область сдерживался самыми суровыми мерами»[11]. Сложившиеся в отношении к евреям ситуация, законодательство по еврейскому вопросу самым заметным образом побуждали евреев осваивать те специальности, в которых нуждалось местное население и добиваться все более заметных успехов в профессиональной сфере.

Известно, что на юге России евреи, «самый трезвый в мире народ», были поставлены «в такое трагическое положение, что тысячи из них должны были ради добывания куска хлеба служить орудием распространения губительного русского пьянства»[12]. На Европейском Севере России преодолевалось, а точнее говоря, не прижилось, стереотипное представление о евреях как о содержателях питейных заведений. Здесь они предстают как трудолюбивая часть общества, занятая производительным трудом. Эта сторона жизни евреев самым тщательным образом, вплоть до внезапного посещения еврейских мастерских, контролировалась местной властью. В губернском правлении, полиции накапливались подробные сведения о занятиях евреев. Особенно ценным источником сведений здесь стали материалы переписи населения 1896 г., в ходе которой изучалось положение еврейского народа. Эти материалы отложились в фонде губернского правления в виде отдельного дела[13].

По имеющимся сведениям, в Петрозаводске торговлей занимались подавляющее большинство — 15 евреев, в основном из числа отставных солдат и их родственников. Те и другие имели право, согласно закону, жить за чертой оседлости. Портняжным мастерством занимались восемь евреев, сапожниками были четверо, часовщиками — трое, шляпным и шапочным мастерством занимались четверо, чулочным — один, по одному местному еврею занимались красильным ремеслом, парикмахерским, слесарным делом, починкой резиновых вещей. Один еврей работал адвокатом. Местной спичечной фабрикой также владел еврей. И лишь один еврей «по слепоте своей» ничем не занимался, жил со своей матерью.

Местное население, за небольшими исключениями, не поддерживало антисемитские настроения. Характерен случай, произошедший в 1881 г. в одной из гостиниц Великого Устюга. Местный житель читал газету «Сын Отечества» для небольшой компании друзей. Речь шла о еврейских погромах в Киеве. Прослушав текст, двое из присутствующих «отозвались с запальчивостью, что теперь евреев следует бить и душить, и что это приказал государь император Александр Александрович». Третий слушатель, не разделяющий антисемитские настроения, «заметил им, что за эту угрозу могут подвергнуться ответственности». На это первые двое заявили: «А, если и ты к ним пристаешь, то и тебя надобно бить». Начавшийся после этого шум прекратил внезапно появившийся хозяин гостиницы. Инцидент стал предметом тщательного разбирательства в жандармском управлении, которое, впрочем, сочло участников событий виновными лишь в нарушении общественного порядка[14].

Однако в олонецкой епархиальной периодической печати иногда встречаются «модные» антиеврейские высказывания, призванные поддержать стереотипный образ еврея-мошенника и корыстолюбца: «того и бойся, что придет какой-либо пройдоха-немчина, а то еврей-обдувало, притворится странником, поживет, поживет, обкрадет всех, да и вон из деревни»[15]. В действительности евреи, живущие за «чертой оседлости», сами становились жертвами непродуманной экономической политики властей, лишаясь при этом последних средств к существованию. Об этом свидетельствуют материалы дела о выселении еврея А. Штензата из Петрозаводска в 1864 г. Пребывание А. Штензата в Петрозаводске началось в 1862 г. После прибытия в губернский город он начал торговлю «разными галантерейными вещами», уплатил все причитающиеся налоговые сборы и надеялся на успешное развитие своей коммерции. Несчастный не подозревал, какая ему уготована участь. Впоследствии он писал: «Торговля производилась по большей части на доверие и кредиты и окончательно меня разорила, так что я в нынешнем 1864 году собирал долги, но всех не успел собрать, между тем петрозаводская полиция выгнала меня насильно из города Петрозаводска, и чрез то я понес чрезвычайную убыль»[16]. На помощь Штензату прибыл из Витебска еврей Е.Ш. Хазан, но и ему не удалось решить проблему. Олонецкое губернское правление распорядилось «немедленно выслать» Е.Ш. Хазана из Петрозаводска[17].

Подводя первые итоги, можно отметить, что одним из основных направлений деятельности власти в вопросе о хозяйственной деятельности евреев стало грубое, с использованием административных методов, сдерживание их предпринимательской инициативы. Эти меры определили облик еврея, уровень его успехов на хозяйственном поприще, его отношение к российской власти. В современной литературе высказывается мнение о том, что таким образом устранялся самый опасный и эффективный конкурент местного купечества. Так, А. Миллер, оценивая как успехи евреев в экономической сфере европейских стран и России, дает следующую характеристику перспектив еврейских предпринимателей: «Если опыт Германии показывал, что евреи могут выигрывать экономическое соревнование даже у немцев, то у “обломовых” совсем не оставалось шансов»[18].

Непростое экономическое положение евреев осложнялось проблемами конфессионального характера. Еврейская традиция помогала каждому иудею на всех этапах его жизненного пути и способствовала сохранению преемственности между поколениями верующих. Она же служила гарантом национальной самоидентификации. Известно, что в еврейской среде «фиктивное крещение, позорное само по себе, являлось сравнительно редким средством в борьбе с насилием»[19]. Для большинства евреев такой способ избежать дискриминации оставался неприемлемым[20]. Массового обращения в христианство не отмечалось. Причина этого заключалась, как полагает Лев Поляков, «в осуждении этого не только евреями, но и всеми слоями русского общества»[21]. Отдельные случаи указывают на экстремальные побудительные причины. Так, в 1907 г. в Вологде была крещена политическая ссыльная Сарра Дубровская, «изобличенная в революционной пропаганде». Она решилась на этот шаг, будучи беременной, для того, чтобы вступить в законный брак с отцом будущего ребенка Н.В. Маркиным[22].

Подавляющее большинство евреев упорно сохраняло религию своих предков. При этом если профессиональная деятельность евреев стала эффективным способом наладить контакт с местным населением, то иудейская религия становилась способом поддержания групповой сплоченности, важным механизмом сохранения идентичности еврейской общины, оторванной от основной группы евреев, проживающих в «черте оседлости». Нельзя забывать: «своеобразие еврейского народа состояло в том, что в течение веков религия являлась для него первой по значению, колоссальной по действию социальной силой»[23].

Известно, что в Сибири ко второй половине 1860-х гг. «уже были открыты синагоги и молитвенные дома, где состояли казенные раввины»[24]. Полноценная религиозная жизнь еврейских сообществ на Европейском Севере России сталкивалась с серьезными трудностями: отсутствовала планомерная подготовка раввинов, возникали непреодолимые трудности при открытии синагог, затруднялось приучение подрастающего поколения к еврейским традициям и нормам жизни. Доказательством здесь может ряд дел. Первое из них связано с Петрозаводском и датировано 1860 г. — временем, когда местная сформировавшаяся еврейская община начала отстаивать свои права. В этом году, вероятнее всего, по просьбе своих подчиненных, командир петрозаводского внутреннего гарнизонного батальона подполковник И. Харитонов составил рапорт, в котором указывал, что во вверенном ему батальоне число евреев составляет около 200 человек. Они по закону, за отсутствием синагоги, могут собираться для молитвы в указанном гарнизонным начальством месте «под наблюдением одного надежного товарища, избранного ими для исправления должности раввина»[25].

Губернское правление, рассмотрев рапорт, вынесло негативное заключение: в Петрозаводске «помещений для молитвенных собраний евреев не назначено, а также никаких сумм для сего не ассигновано»[26]. Проблема была решена лишь в 1868 г.: служащие в Петрозаводском батальоне евреи самостоятельно «приобрели покупкою дом с землею», который передали в собственность своего воинского подразделения для того, чтобы вести постоянное богослужение. Как говорилось в составленных по этому случаю документах, «если же случится так, что в батальоне не будет состоять на службе ни одного еврея, то батальон имеет право продать этот дом и вырученные за него деньги разделить между беднейшими жителями города Петрозаводска еврейского закона, по усмотрению самих евреев»[27].

Другим примером может послужить дело Ицко Гуревича, длительное время исполнявшего обязанности раввина и учителя еврейской грамоты в Петрозаводске. Для совершения иудаистских обрядов евреи, имеющие право проживания в Петрозаводске, приобрели дом, в котором разместилась моленная. Из-за отсутствия казенного раввина они избрали виленского мещанина Ицко Гуревича, которого считали «по образу жизни и способностям своим» «вполне достойным этого звания». Немаловажным критерием выбора стало наличие у него необходимой квалификации: у Гуревича имелось «на право исполнения духовных треб по еврейскому закону от казенного раввина свидетельство»[28]. Нанятый петрозаводскими евреями Гуревич в течение девяти лет совершал бракосочетания, обрезания младенцев и другие необходимые иудеям обряды не только в губернском городе, но и в других городах Олонецкой губернии, «где в уездных командах состоят на службе женатые нижние чины из евреев и у которых рождаются дети»[29]. Все это время Гуревич жил за счет «еврейского общества» и пользовался в нем уважением.

Внезапное решение начальства о высылке такого подготовленного и авторитетного в еврейской среде человека вызвало недовольство петрозаводских евреев. В своем прошении они указывали: «за выбытием Гуревича из города Петрозаводска и по неимению в среде нашей такого человека, который бы по способностям своим занял его место, мы должны будем остаться без исполнения необходимых духовных треб по еврейскому закону». Евреи просили оставить Гуревича в Петрозаводске «в том внимании, что по неимению в городе Петрозаводске казенного раввина мы заменяющего его обязанность содержим за собственный свой счет, как равно за собственный свой же счет нанимаем и дом для моленны, не требуя ни от казны и ни от города особого для сего по закону положенного помещения»[30].

Однако перед лицом разгневанного начальства еврейское сообщество не проявило сплоченности. Группа евреев — петрозаводских мещан подали прошение, в котором указывали, что «общество их заключается из немалого числа лиц, в особенности нижних воинских чинов из евреев». В соответствии с их традициями, «требуемое в пищу мясо должно употребляться чрез особого из их же сословия так называемого резака». Кандидатура на эту должность обнаружилась быстро: «прибыл в Петрозаводск еврей виленский мещанин Ицко Гуревич и изъявил перед обществом согласие заступить должность резака с прочими обрядами, то потому он Гуревич был к тому допущен и еврейское общество просило губернское правление разрешить Гуревичу остаться на жительство в Петрозаводске для исполнения обязанности резака». Но теперь «означенный Гуревич сделался для многих членов еврейского общества совершенно бесполезным: он устроил в квартире своего жительства особое заведение под названием “учильня” и заготовленные для общества мясо и рыбу отсылает для распространения в разные селения, где только евреи проживают».

Между тем «по закону их евреев всякий из членов их общества имеет неотъемлемое право исправлять обязанности резака со всеми к оному обрядами». Поэтому «в Гуревиче, как бесполезном для общества лице, никакой надобности не имеется» [31]. Постановление губернского правления о высылке Гуревича податели прошения признали правильным и удивлялись, почему «распоряжение это неизвестно по каким уважительным причинам остается без исполнения в продолжение уже трех с половиной лет». Опираясь на это прошение самих евреев, губернское правление потребовало от Гуревича немедленно покинуть Петрозаводск, а от полиции — принять меры к его выселению. В свою очередь, местная полиция вступилась за Гуревича, указав, что у него имеется законный паспорт и свидетельство о знании им ремесел точильщика и шлифовальщика. «За сим, — говорилось далее в документе, — по мнению полиции, не дозволять Гуревичу жительства в Петрозаводске невозможно».

Оказалось, что Гуревич хорошо подготовлен во многих отношениях: у него имелось свидетельство в том, что он действительно точильщик и шлифовщик, выданное ремесленной управой, раввин города Люцина «письменно удостоверил», что Гуревич «хорошо знает, согласно еврейского религиозного закона, искусство резания крупного и мелкого скота и птицы на кошер». Этот же раввин «испытывал его Гуревича в религиозных еврейских законах, относящихся к обряду резания скота на кошер, и он оказался изустно знающим это дело»[32]. Однако в 1872 г. ситуация для местных евреев явно изменилась в худшую сторону. В частности это проявилось в принудительной высылке Гуревича из Петрозаводска. Как говорилось в документах этого органа власти, высылка необходима «по поводу того, что он не занимается здесь никаким мастерством, хотя он и знает точильное мастерство, но как будучи избранным к исполнению обязанностей раввина и к обучению детей еврейской грамоте», забросил свое ремесло. Гуревич был принудительно выслан из города за «черту оседлости», а постоянный «казенный» раввин появился у петрозаводских евреев лишь в 1901 г[33].

Таким образом, дело еврея Гуревича, как и многие другие аналогичные дела, показывает, что судьба каждого отдельного представителя еврейского народа становилась головной болью для деятелей местной власти. С огромными трудностями было связано, прежде всего, определение законодательных норм, на основании которых следовало действовать. Эти нормы постоянно менялись, противоречили друг другу. Существенные трудности возникали при выяснении рода занятий евреев. Многие из них занимались целым рядом ремесел и имели разные источники дохода. При этом одни источники доходов были запрещены евреям, а другие разрешены. Наконец, сложным оставался вопрос о деятельности еврейских духовных наставников и тех лиц, на которых возлагалось совершение религиозных обрядов. Их деятельность была необходима, по крайней мере, для записи актов гражданского состояния. Однако находиться таким лицам за пределами черты оседлости категорически запрещалось. Все это в совокупности приносило многочисленные неприятности обеим сторонам: самим евреям и тем, кто по долгу службы решал их судьбы, пытаясь согласовать свои действия с многочисленными циркулярами, поступающими в органы губернской власти.

Проведенное исследование показывает: адаптация евреев к условиям Европейского Севера носила комплексный характер. Приспосабливаясь к нелегким в климатическом и законодательном отношениях условиям, еврейское население самым тщательным образом заботилось о поддержании своей идентичности. Об этом красноречиво сказал известный публицист, автор ряда книг и множества статей по еврейскому вопросу в императорской России С.М. Дубнов: «В течение двух десятилетий молот российской реакции бил по организму пятимиллионного народа, но к концу оказалось, что тяжелый молот не дробил, а ковал еврейский национальный организм в его неистребимом духовном существе»[34].

[1] В числе последних изданий можно назвать: Поляков Л. История антисемитизма. М.-Иерусалим, 1998; Миллер А. Империя Романовых и национализм. М., 2006; Витенберг М.В. Власть и евреи. Паленская комиссия и ее предшественники: общество и бюрократия на путях решения «еврейского вопроса» в России в 1880-е гг. // Архив еврейской истории. Т. 3. М., 2006. С. 205-230.

Евреи за «чертой оседлости»: пути и формы адаптации (XIX-начало ХХ в.)

Отзывы о статье