Этно-Журнал / Публикации/

Тенденции эволюции этнического сознания: опыт исследования культур народов Поволжья

Российское общество традиционно окрашено в полиэтничные тона и оттенки. Между тем этническая напряженность в разные периоды существования данного социума характеризуется неоднозначно. Так, например, в советский период, этническая идентичность была мало значимой, уступая место «советизации» культуры. После распада Советского Союза наблюдаются многочисленные этнические конфликты как в новых постсоветских государствах, так и на юге российской периферии. Между тем непосредственно внутри Российского государства какие-либо этнические конфликты долгое время отсутствовали. В настоящий момент эти процессы «перекинулись» на целый ряд внутренних регионов России (широко озвучены в СМИ события, связанные с этническими беспорядками в Кондопоге). Часто, подобного рода конфликты объясняются тяжелой социально-экономической ситуацией, хотя в большинстве случаев, очевидно, что их причиной является отсутствие целенаправленной государственной национальной политики, которое только усугублено экономическим и социальным неравенством. Какова дальнейшая тенденция этнической дислокации? Какие факторы влияют на изменение «этнических установок»? Почему бывшие «советские граждане» обращаются к этническим идентичностям? Как часто и каким образом этническая идентичность используется в реализации жизненных стратегий? Становится ли принадлежность к той или иной категории основанием солидарности, доверия, дискриминации и т.д.?

В настоящем исследовании мы обращаемся к анализу этнической картины Среднего Поволжья (на примере Ульяновской области). Данная территория одной из первых входит в орбиту влияния русской цивилизации (XVII век). Несмотря на то, что до прихода русских у коренных народов Среднего Поволжья (татары, мордва, чуваши) существовал ряд развитых государственных образований, вхождение данных территорий в состав Российской империи не ознаменовано сопутствием каких – либо серьезных этнических конфликтов. Выбор Ульяновской области также не случаен, и в полной мере соответствует объекту исследования. Территориально - географически область граничит с Татарстаном, Чувашской областью, республикой Мордовия. По социально-экономическим параметрам последние десятилетия она постоянно входит в число самых депрессионных регионов не только Поволжья, но и в целом России.

 К сожалению, коренные народы Поволжья редко становились самостоятельным объектом социологического исследования. Пожалуй, единственное исключение – работа отечественных этнографов Е.П. Бусыгина и Н.В. Зорина «Этнодемографические процессы в Казанском Поволжье», где рассмотрена динамика этнической структуры населения Среднего Поволжья в Советский период, особенности естественного воспроизводства, миграция, расселение, гомогенная и смешенная брачность. В целом же особенности взаимовлияние культур народов Поволжья, процессы интеграции, ассимиляции и этносегрегации остаются малоизученными.

Определенные взаимовлияния в материальной культуре народов Поволжья (жилые постройки, система питания, костюм и т.д.) отмечаются со второй половины XIX столетия. Между тем, это не дает достаточных оснований для утверждения об ассимиляции коренных народов Поволжья русскими или наоборот. Основным критерием самостоятельного существования этноса, на наш взгляд является этническое сознание (самосознание). У того или иного этноса в тот или другой исторически промежуток времени может начисто отсутствовать какой-либо объективный признак (например, своя территория или свое государство), однако этнос все равно осознает себя существующим, целостным и единым организмом. Этническое сознание – при всех его неизбежных внутренних трансформациях – это непрерывное опознавание этносом своей непреходящей самости, сохранение и вольное или невольное наследование этноцентризма. Таким образом, основная задача исследования - выявить изменения в этническом сознании народов Поволжья.

В результате анализа этнической истории Среднего Поволжья были выделены три этапа в эволюции этнического сознания: 1) нач. ХVII – нач. ХХ вв. – дореволюционный период; 2) 1917 – 1991 гг. – советский период; 3) 1991 – 2006 гг. - постсоветский период.

Основными источниками для исследования послужили архивные и статистические данные, материалы, полученные методом биографического проблемно ориентированного интервью с элементами включенного наблюдения, экспертного интервью. Всего в ходе исследования было проведено 37 биографических интервью (2006 год). В качестве информантов выступили как коренные жители г. Ульяновска и сельских районов, так и прибывшие из других регионов России. При выборе среди прибывших в Ульяновскую область информантов существовал временной ценз 10 лет, срок, на наш взгляд, достаточный для интеграции в местную среду. Среди опрощенных были представители четырех крупнейших этнических групп области[2] - русские, татары, чуваши, мордва как из моноэтнических, так и из смешенных семей. Выборка информантов осуществлялась методом «снежного кома».

По результатам проведенного исследования были сделаны следующие выводы.

1) К началу ХХ века коренные народы Поволжья в той или иной степени сохранили собственную национальную идентичность. В основном это было связано с аграрным характером Российской цивилизации. Сельская дореволюционная этническая община представляла собой достаточно изолированное сообщество, сопротивляющееся ассимиляции с другими группами и интеграции с ними. Обладая значительной внутренней сплоченностью, основанной на конфессиональной принадлежности, посредством предписания поведенческих норм, крестьянская община поддерживала и усиливала внутригрупповое единство. В образе дореволюционной сельской общины можно выделить несколько характеристик: религиозность, язык, территориальная этническая сегрегация, относительно компактное расселение по территории губернии; развитая общинная инфраструктура (школы, религиозные общества и т.д.); традиционные занятия. Все это давало возможность жить в своей этнической среде, и создавало благоприятные условия для поддержания и передачи последующим поколениям языка и обычаев.

Анализ статистических источников позволяет сделать вывод, что к концу 19 - началу 20 века население края преимущественно было русским, проживало в сельской местности, было верующим и неукоснительно соблюдало православную (или мусульманскую) семейную и календарную обрядность. По состоянию на 1897 г. русских в Симбирской губернии насчитывалось 67,4%, мордвы – 13%, чуваш – 10,3%, татар - 9,3. Если в целом в Симбирской губернии проживало ок. 1782 тыс. чел., то в центральном губернском Симбирске всего ок. 150 тыс. чел.

Что касается Симбирска, то он изначально был основан как русский город, не имеющий ничего общего с прежними поселениями мордвы, чувашей и татар, находящихся на его территории до 1648 года. Вплоть до начала ХIХ века население города оставалось преимущественно русским.

В период роста города в первой половине XIX века формируется его татарское население, при этом инфильтрация татар происходит не только напрямую из деревень, но и из уездных городов. Татары известны в городе с самого его основания в качестве служилого населения, однако, их нельзя относить собственного к горожанам, так как жили они в уезде. Несмотря на то, что вблизи Симбирска были татарские села, значительная татарская община фиксируется в городе только в ХIХ веке. Если в 1860 году мусульман в городе насчитывалось всего 305 человек, статистика 1916 года учла уже 9594 человека. Перепись 1897 года фиксирует, что почти все татары были мусульманами (1242 мужчины и 935 женщин), 12 татар были православными. Новокрещенные татары были маргинальной группой и не образовывали единой общины, часть их – ученики чувашской школы. В 1853 году в городе появляется первая мечеть. В 1872 году была основана татарская школа (медресе) во флигеле при дворе мечети. Расселение татар было компактным. Они жили на Лосевой улице и, идущей параллельно, Татарской улице (имелась еще и Нижне - Татарская улица). В начале ХХ века татарская община оформляется юридически в Общество мусульман города Симбирска. В 1905 году симбирская мечеть становится соборной, что оформляет мусульман в официальный «приход». По данным переписи 1897 года татарская община насчитывала всего 4 представителя купечества, 192 мещанина и 1949 крестьян. Естественно, что крестьянский компонент в то время преобладал над городским. Данные о крестьянском сословии среди татар говорят о преобладании миграционного потока прямо из села, но часть крестьян были коренными жителями Симбирска и владели недвижимостью. Татарская община как культурно, так и организационно была замкнута на себе более других этноконфессиональных групп города. Пребывающие в город селились в домах и на постоялых дворах татар. Замкнутость проявлялась и в традиционности религиозной жизни, бытовой культуры, семейных обычаев и норм, занятий. Говоря о месте, которое занимала мусульманская община в Симбирске, необходимо заметить, что, несмотря на достаточно серьезные капиталы, сосредоточенные в руках татарских купцов, их не допускали к сословному самоуправлению, они не участвовали в работе ярмарочной комиссии. Здесь, мы не наблюдаем такого дуализма, который отмечен, например, в Казани в работе и структуре мещанского общества. Активизация татарской общины, как правило, влекла за собой некоторое противодействие со стороны губернских и городских властей[3]. Вместе с тем, татары – мещане не дискриминировались мещанским обществом, как это происходило, например, с чувашами. Татары участвовали в работе самоуправления на городском уровне. Таким образом, татары являлись в конце ХIХ – начале ХХ века второй по численности этнической группой в структуре населения Симбирска и смогли создать городскую общину, выполнявшую функции организации религиозного быта татар – мусульман, организации образования, выражения интересов татар в органах городского самоуправления.

Адаптация чуваш к городской среде происходила в несколько иных в условиях и не завершилась созданием общинной организации. Этому препятствовали как незначительное число чувашских семей в городе, так и политика православной церкви, усматривающей в общинной организации православных чуваш признаки сектантства. Вплоть до 60- годов ХIХ века чуваши проживали исключительно в деревне. Доля чуваш в городском населении составляла 0, 73%, что не соответствовало доле чуваш в губернии (10,3%). По этой причине при переселении в город представители чуваш не только сталкивались с новой этнической обстановкой, но и должны были адаптироваться к неизвестной им ранее городской культуре. Своеобразным вариантом организации городской этнической общины можно считать открытую в 1868 – 1871 гг. при активном содействии чувашского просветителя И.Я. Яковлева чувашскую школу, которая по сути, была интернатом, то есть дети постоянно жили здесь, разъезжаясь летом на каникулы. При школе была создана церковь. Такая форма общины соотносится с обычаем чуваш воспитывать мальчиков из чужих семей. Половина всего чувашского населения Симбирска (166 человек) были связаны со школой Яковлева. Деятельность школы оказала огромное влияние на формирование социальной культуры, в том числе и на семейно-общинную организацию чуваш. Симбирская чувашская школа стала явлением культуры для всего этого народа, а не только для города. Ученики и соратники И.Я. Яковлева проделали огромную работу по созданию чувашской письменности и переводу книг на чувашский язык.

Данные переписи 1897 года показывают, что среди мещан города был всего один чуваш, шесть мужчин относились к духовенству (восемь женщин из их семей), но подавляющее большинство чувашского населения города – крестьяне (282) человек. К дворянству и почетным гражданам относилось шесть человек. Отношение к чувашам со стороны городского населения было негативным. Достаточно упомянуть, что само название чуваш было ругательным. В то же время «чувашская община» поддерживалась русским интеллигенцией и купечеством. В большей степени это было связано с тем, что к деятельности школы власти, да и горожане относились как к «обрусению». Школа рассматривалась как рассадник русской культуры среди «темных» чувашей, где не должно было быть места для чувашских традиций. Главным условием со стороны городских властей, как в случае с татарской школой, было изучение русского языка. Чуваши очень трудно воспринимали русский язык, и до конца дней большинство говорило с акцентом.

 Уже во второй половине ХIХ века отмечается некоторое «размывание» чувашской этнической самоидентификации. Деревенские чуваши, хотя и были православными, но придерживались языческих обычаев. Язычество ставило их на более низкий уровень по отношению к татарам и русским, исповедовавшим мировые теистические религии. Так или иначе, чуваши подвергались сильному влиянию со стороны татарской этнической культуры, которая приводила к ассимиляционным процессам в среде чуваш[4]. Что касается ассимиляции чуваш русскими, то они слабо подвергались русскому влиянию[5]. Возможно, это связано с антропологическим и языковым сходством их с татарами. И хотя в ХVIII – ХIХ вв. большая часть чуваш была крещена и языческая религия в чистом виде перестала существовать, элементы древних обрядов сохранились у некоторых чуваш до сегодняшних дней.

Таким образом, к концу ХIХ началу ХХ века в Симбирском (Ульяновском) Поволжье сложилась поликультурная этническая и религиозная традиция. Доминантное положение в силу технического и культурного превосходства занимала русская этническая культура. Русские преобладали преимущественным доступом к властным, экономическим и информационным ресурсам. Татары с явной дискриминацией в свой адрес не сталкивались, в то же время в латентном виде она существовала. Что касается чувашского населения, то оно подвергалось двойной дискриминации, как со стороны русских, так и со стороны татар. Если вести речь о мордовском населении, то уже в тот период можно отметить сильно выраженные аккультурационные и ассимиляционные процессы. Это связано как с расовым и антропологическим сходством с русскими, так и аналогами в религиозных элементах. В целом интенсивность процесса этнической ассимиляции определить трудно, но, то, что он имел место, несомненно. Населенные пункты области несли на себе известный отпечаток местного этнического окружения, частично из-за ассимиляции, частично из-за этнокультурных взаимодействий. Новая географическая среда и соседство с нерусскими народами наложили свой след и на материальную культуру русских Ульяновского Поволжья. В свою очередь славянская культура оказала большое влияние на жизнь нерусских народов Симбирского края. Аккультурация местного населения в - первую очередь проходила как христианизация. Так, в результате тесного общения с русскими, особенно в районах преобладающего по численности русского населения среди мордвы эрзя издавна началось развитие ассимиляционных процессов. Мордва сравнительно легко принимала христианскую веру, ибо в их религии находились аналоги христианским легендам о богах. Татары, в первую очередь из–за приверженности к мусульманству, почти не были подвержены обрусению. Ими воспринималась не столько русская этническая культура, сколько культура европейская, с которой они знакомились через русскую городскую культуру. Чуваши были подвержены большей ассимиляции со стороны татар, чем русских.

2) Ассимиляционные процессы в регионе заметно усилились во второй половине ХХ века, когда происходит быстрое выравнивание социально-экономических параметров населения разного происхождения и «сужение зоны этнической специфики, ее перемещение в этнопсихологическую и психолингвистическую среды». На наш взгляд, это связано не столько с особенностями советской идеологии и национальной политики, сколько с глобальной трансформацией всего социума в целом. В ХХ веке Россия из аграрной превращается в индустриальную державу. В Ульяновском Поволжье эта трансформация приходится на послевоенный период, когда многие эвакуированные с оккупированных территорий промышленные предприятия размещаются здесь на постоянной основе и начинают набирать обороты. Открытие новых индустриальных гигантов требует притока рабочей силы. Начинается массовая миграция в город из сельских районов, что и определяет социальный состав горожан, большинство которых являются выходцами из сельской местности.

Основная масса наших респондентов старшего возраста (как русские, так и представители коренных народов Поволжья) приехали в Ульяновск из различных сел и деревень области и близлежащих регионов в послевоенный период, в достаточно молодом возрасте (чаще всего после школы), чтобы получить образование или найти работу. Таким образом, их вторичная социализация происходила в похожих условиях: в типичной городской советской среде и сформировала типичное советское мировоззрение, в котором уже не оставалось место этническим ценностям. Большинство респондентов отмечают, что в советский период истории предпочитали причислять себя к «советскому народу» или к «русским».

Потому что мы росли в такое время, в Советском Союзе. Тогда национальность, как-то на это, наверное, акцента не делалось. Или русский, или чувашин, или татарин, - как-то… вот, в училище у нас были и татары, и чуваши, и мордва, и русские. Мы об этом как-то не задумывались. Ну, мы... как сказать… все из Советского Союза, все россияне, как сейчас называют, наверное, тогда так себя представляли. Не такими – не чувашами, не русскими, не татарами, а просто мы… русский – это для нас, наверное было, что хоть чувашин, хоть татарин… как бы русский – мы представляли себе. (жен. 55 лет, чувашка)

Родители респондентов, как правило, остались в деревне и если и перебирались в город к детям, то только в тех случаях, когда становятся почти полностью не дееспособными. Так прерывается межпоколенческая связь и влияние традиционной культуры. Из повседневной жизни респондентов уходят религия, традиции, язык, культура. Таким образом, высокий уровень горизонтальной мобильность приводит к ослаблению этнических связей. Трансляция этничности, если и продолжает осуществляться, то в основном в приватной сфере.

Все большее заключается смешанных браков. Более интенсивные смешанные браки в мордовской и чувашской среде приводят к частичной утрате родного языка, национального самосознания, уменьшению численности населения. В целом по состоянию на 1989 г. русских на территории Ульяновской области проживало 72,8%, мордвы – 5,1%, чуваш – 8,3%, татар – 11,4%. Татары же и в советский период придерживаются в брачности своей национальности. Таким образом, происходит естественный процесс «советизации» и ассимиляции, когда этническая идентичность подавляющего большинства респондентов перестает играть какую-то существенную роль в их жизни.

Следующий вывод, к которому мы неизбежно приходим при анализе советского периода, заключается в существовании ярко выраженной бытовой ксенофобии. Изучаемые этнические группы не подвергались репрессиям и гонениям, характерным в отношении, например, немцев или евреев. Представители коренных народов Поволжья не ощущают особой нехватки в доступе к ресурсам из-за своей этнической принадлежности (например, при приеме на учебу и работу, при выезде за границу). Однако этнические группы, как правило, всегда подлежат оценке, которая может колебаться от особого уважения до жестких преследований. Так, в приватной сфере ощущается пренебрежительное отношение и негативная оценка в отношении малых этносов, презентация чуваш, мордвы, татар как маргинального меньшинства. Почти все из респондентов сталкивались с такими проявлениями в повседневной приватной сфере. В процессе внесемейного общения ребенок сталкивается с тем, что «быть чувашом, мордвином, татарином – это уже что-то не совсем приличное».

Р.: Помню, когда я в школу пошла, очень стеснялась, что родители у меня – чуваши… а мама, когда забирала меня из школы, тоже по-чувашски меня спрашивала обо всем. И.: Тебе это не нравилось? Конечно, не нравилось. У меня в классе почти все русские были, всегда косились на маму, на меня, родители их тоже на нас поглядывали. (жен. 28 лет, чувашка)

Чувство неловкости приводит к стремлению если не скрыть, то, по крайней мере, не афишировать этнический факт своей биографии.

А сюда пришла (имеется ввиду «Центр Дружбы народов»), меня спрашивают: «А что ж ты молчала, что ты мордовка, мы три месяца искали специалиста». Я говорю: «Меня никто не спрашивал». Я как-то стеснялась очень, а сейчас вот пока я работаю, я говорю: «Да, да, я мордовка». А так я не афиширую. (жен., 46 лет, мордовка)

Таким образом, определенная национальность стигматизировала ее обладателей. Одна из стратегий приспособления к этим условиям – сокрытие своей этнической принадлежности. Результатом этого является стремление «формальных» мордвы, чувашей, в некоторой степени татар избавиться от стигмы – при возможности они стараются записать своих детей русскими при получении паспорта. Мордовское (чувашское, татарское) прошлое умалчивается в процессе воспитания детей. Все это ведет к сознательному разрушению социальной памяти и вытеснению этничности не только из публичной, но и из частной жизни.

Для некоторых коренных народов Поволжья (в большей степени для чуваш и мордвы) предпочтительнее было причислять себя к «советскому народу» или к «русским». Так, например, однозначно, респонденты из смешанных русско-мордовских, русско-чувашских семей слабо осознают принадлежность к различным культурным пространствам одновременно, предпочитая относить себя к русским. Почему же указанные выше этнические группы более сильно подвержены ассимиляционным процессам, чем татары? На наш взгляд, объяснений этому может быть несколько. Во-первых, татар отличает общее историческое прошлое[6] и религиозная традиция (ислам). У мордвы и чуваш в целом слабое представление об историческом прошлом, которое нераздельно от русской истории. Во-вторых, у татар в той или иной степени сохраняется национальная элита, которая является консолидатором этнических процессов.[7] В-третьих, весьма вероятна связь с особенностями ислама как религиозной системы, который в отличии от христианства, которое направлено вовне, в большей степени диктует правила поведения непосредственно в повседневной, бытовой сфере. Так как этничность была вытеснена именно в приватную, частную жизнь советских граждан, ислам в той или иной степени способствует сохранению татарской этничности. Так или иначе, говоря о татарском этносе, необходимо отметить, что и по сей день традиционные черты прослеживаются в индивидуальном жилище, некоторых элементах интерьера, в питании сельского жителя, предпочтении в брачности своей национальности, в свадебной и похоронной обрядности.

Таким образом, необходимо отметить, что процессам «советизации» в большей степени были подвержены непосредственно русские, мордва и чуваши. В целом, в течение советского периода численность русских увеличилась на 5,4%, татар - на 2,1%, популяция же мордвы уменьшилась на 7,9 %, чуваш - на 2%.

3) Постсоветский период характеризуется возрастанием роли этичности в социальном пространстве. Конец 90-х годов ХХ столетия ознаменован определенным ростом этнического самосознания у коренных народов Среднего Поволжья. Прежде всего, выявлены процессы институционализации этничности. В 1990 году в Ульяновске создан Центр по возрождению и развитию национальных культур. Формируются и открываются национальные культурные автономии – татарская (1998), чувашская (1999), мордовская (2000). В сентябре 2004 года в Ульяновской области был разработан и принят закон «Об утверждении областной целевой программы «Национальное развитие и международное сотрудничество на территории Ульяновской области (2005 – 2007 гг.)». В 1993 году в целях подготовки учителей татарского и чувашского языков для школ области на филологическом факультете Ульяновского государственного педагогического университета открыто Национальное отделение. Во многих учебных заведениях Ульяновской области начинают реализовываться программы этноязыкового и этнокультурного образования. Появляются программы, передачи и печатные изданий, на национальных языках[8]. Так, этническая идентичность постепенно выходит из приватной сферы в публичную.

Далее выявлены определенные изменения в осознании этнической идентичности, которые происходят в постсоветский период, когда пересматривается советская система ценностей. Развитие реформ постсоветского периода усиливает кризис идентичности советских граждан, и предоставляет возможности для выработки стратегий, связанных с использованием этнических идентичностей. Резкие социальные и политические изменения обесценивают многие привычные статусные иерархии, повышая роль аскриптивных характеристик, одна из которых – этничность. Утерянная предыдущими поколениями этническая идентичность актуализируется, ложится в основу построения жизненных стратегий.

Этническая идентичность становится полезным ресурсом улучшения жизненных шансов, альтернативой утраченным идентичностям, ушедшим вместе с СССР. В нашем случае – это не означало возможность эмигрировать (как в ситуации с российскими немцами или евреями), но, несомненно, позволяло разрабатывать и использовать стратегии выживания, используя преимущества принадлежности к этнической общине (помощь в этнических сетях, рабочие места в общине, возможность роста культурного и социального капитала внутри общины и т.д.)

Мой муж (чеченец) боялся, что его родители ко мне плохо отнесутся, потому что я русская, они к русским плохо относятся, но я сказала, что я не русская, а чувашка, и они вроде бы это приняли, успокоились. (жен. 28 лет, чувашка))

Таким образом, прежние советские граждане все-таки – пусть и не всегда добровольно – «учились» вести себя этнически. Еще одним из механизмов актуализации этничности становится так называемый феномен «внутригруппового принуждения», построенный на социальных связях основанных на зависимости.

Я осознала свою национальную принадлежность тогда, когда в 90-х годах на площади Свободы в Казани подошли ко мне со списком и обратились ко мне по-татарски, а я ответила по-русски, и мне говорят: «Раз вы нас поняли, значит, вы татарка!». «Да, я татарка. Кто вы такие?». Мы – национал - татары, собираем списки, чтобы отделить Татарстан от России»… Вот тогда мне дали понять, что я татарка. (жен.45 лет, татарка).

Тем, кто убежденно связывал себя с советским интернациональным кодом или – и это в особенности затрагивала среднее поколение – не знал ничего другого, сегодняшнее обращение к этничности далось нелегко. В большей степени это замечание характерно для респондентов относящих себя к русским. Большинство из русских респондентов, не обладают идентичностью, сформулированной в этнических понятиях. Этническая идентичность часто трудно интерпретируема. Этническое сознание многих респондентов не закреплено биографически. В семьях, как правило, нет этнической ориентации. Семейно-исторические придания этнически не кодированы. Итак, на сегодняшний день у русских наблюдается в достаточной степени «размытое» этническое сознание. Возможно, это связанно с их численным преимуществом (для того чтобы почувствовать собственную этническую принадлежность часто необходимо наличие иного этнического и культурного окружения), возможно с тем, что русский этнос в свое время послужил основой для формирования советской идентичности (русская традиционная православная культура в советскую эпоху фактически на корню была уничтожена). Социализация русских респондентов фактически происходила в мононациональной среде, где чувствовать себя этичным достаточно трудно.

«Я всегда, наверное, себя ощущал, русским, но, и вот украинцев, белорусов, я как-то считал, что это как бы все русские, и как-то не очень придавал этому значение. А вот так остро, что я русский, я почувствовал, когда из бывших стран соц. лагеря и из союзных республик стали русских выгонять. Тогда я вот как-то стал задумываться, что я русский»

Таким образом, русская этническая принадлежность начинает осознаваться и выстраиваться не через тождество «мы», а через различие «они».

Определенную роль в возрождении русских традиций играет Русская Православная Церковь. Однако, несмотря на то, что в городе и области возрождаются православные храмы, приходы, увеличивается число прихожан, открываются детские православные воскресные школы, религия для русских имеет лишь маргинальное значение, так что традиционалистское переориентирование русской православной культуры практически невозможно.

Еще одним из путей обретения национальной идентичности для русских (в частности молодежи) становится обращение к различного рода радикальным националистическим идеям, движениям и организациям.

Я – русский человек, русский националист, в каком-то смысле расист…(муж. 30 лет, русский))

Таким образом, можно сделать вывод, что в конструировании русской этничности наблюдаются тревожные тенденции.

Говоря о татарской этничности необходимо отметить, что традиционное сознание по-прежнему остается важной ее составляющей. Далеко не второстепенную роль играет мусульманская церковь, хотя в тоже время ислам играет роль скорее на абстрактно-ценностном уровне, поскольку его влияние на секуляризированное повседневное поведение не доказано. Для публичного дискурса характерна так называемая философия «возрождения национальных ценностей и практик».  Дискуссия вокруг мифа «О происхождении» (булгары или татары) по-видимому, не является для ульяновской татарской диаспоры сталь актуальной как, например, для национального движения в самом Татарстане. С ксенофобией, характерной в отношении мусульманских групп населения в российских городах татары в Ульяновском Поволжье не сталкивались.

Обращаясь к анализу мордовской этничности, прежде всего, необходимо отметить ее детрадицианализированный характер. Хотя присутствует интерес к своему этническому происхождению, все же существует понимание явной фольклорности культурного самопредставления. Не существует также никаких неформальных сетей как фундамента для официальных общинных структур, у большинства респондентов отсутствуют ресурсы для конструирования этнической идентичности. В целом характерен курс на интеграцию с общероссийскими ценностями, традициями и образом жизни.

Выше приведенные характеристики характерны в той или иной степени для чувашской и русской этничности. Кроме того, подавляющее большинство мордвы и чувашей находятся в смешанных браках, что усиливает тенденции интеграции и ассимиляции. Для татар по-прежнему характерно предпочтении в брачности своей национальности.

Одним из следствий современной российской национальной политики явилось то, что с отменой в паспорте графы «национальность» некоторым представителям этнических групп трудно фокусировать свою национальную принадлежность. Этот факт еще может повлечь самые серьезные последствия.

Другая особенность, которая была выявлена в ходе исследования – существование определенных закрепленных постоянных негативных взглядов на инокультурное этническое окружением, которые не меняются на протяжении фактически трехсот лет[9].

Таким образом, этничность – это социальная конструкция, которая формируется и изменяется в зависимости от внешних факторов. Значение этничности для конструирования индивидуальной идентичности в современных условиях нельзя недооценивать. Таким образом, на сегодняшний день среди населения Ульяновского Поволжья наблюдается несколько тенденций, характеризующих этническое сознание: 1)тенденция к интеграции с общероссийскими ценностями; 2)тенденция к традиционализму и возрождению национальных ценностей; 3)тенденции к интеграции с общеевропейскими ценностями с одной стороны, с другой – попытки поиска «корней» и обоснования самобытности.

---

Захарова Н.В. - Кандидат соц. н,

[1] Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Волжские земли в истории и культуре России (В)», проект № 06-01-00001а;

[2] По состоянию на 2002 г. русских на территории Ульяновской области проживало 72,%, мордвы – 3,6%, чуваш – 8,%, татар – 12%

[3] Так, например, в 1915 году Симбирское губернское правление предписало Полицейскому управлению предоставить сведения, «не может ли от построения в городе Симбирске второй мечети произойти соблазна в вере для живущих вместе с магометанами христиан и новокрещенных татар» (ГАУО, ф. 88Б оп.4, ед. хр. 268, л. 6.). Городская дума на своем заседании потребовала от мусульман создания именно светской школы, где религиозное воспитание не являлось бы главным. Только на таких условиях возможно было ее содержание городом, а не религиозной общиной.

[4] В «Симбирских епархиальных ведомостях» за 1897 год делается обзор этноконфессиональных групп губернии. Автор пишет, что чуваши, делятся на две группировки по своему вероисповеданию: магометане и христиане. Первые «тщательно скрывают свою народность», а вторые «никогда и ни в коем случае не скрывали и не скрывают, что они именно чуваши» (Симбирские епархиальные ведомости. 1897. - №1. С.21)

[5] По мнению М.В. Арнольдова: «эта боязнь соседства русских имела и до сих пор, конечно, имеет большое значение в числе обрусения чуваш. Чуваши положительно можно сказать не поддаются русскому влиянию. Они скорее подчиняются влиянию татар, чем русских … Причина этого лежит, конечно, в племенном их сходстве и в сходстве языка» (Симбирские губернские ведомости. 1876. - №92.)

И.Я. Яковлев пишет по этому вопросу следующее: «Зато огромное давление в религиозном отношении испытывали на себе чуваши со стороны фанатического, сплоченного, боле энергичного, чем они, вдохновляемого опытными муллами, татарского населения, знавшего притом чувашский язык и представлявшего чувашам в свою очередь знание языка татарского». (Яковлев И.Я. Моя жизнь. – М., 1997. – С.129)

[6] Некоторые респонденты - татары отмечают, что задумывались о этнической принадлежности именно на школьных уроках истории, когда поднимался вопрос о татаро-монгольских завоеваниях.

[7] В свое время С. Оссовский попытался описать этнические процессы Нового времени с помощью понятия большого и малого кругов: «малый круг» - это ядро господствующего класса – с помощью создаваемой им идеологии консолидируется «большой круг», то есть народ, пассивно принимающий и разделяющий эту идеологию. Показательно, если народ на том или ином историческом этапе теряет своего субъекта этнического самосознания, тогда этническое чувство имеет тенденцию редуцироваться.

[8] Так, на областном телевидение регулярно начинают выходить программы на национальных языках: на татарском - «Чишме» - программа новостей, событий жизни татарской прослойки населения и «Музыкаль котлаур» - музыкальная программа по заявкам телезрителей; на чувашском - «Еткер» - национальная чувашская передача. Появляется и национальная пресса: – газеты «Омет» (на татарском языке), «Канаш» (на чувашском языке), «Ялгат», «Эрзянь мастор» (на мордовском языке); журналы «Чилисема», «Сятко» (на мордовском языке).

[9] Многие респонденты с поразительной точностью воспроизводят установки в отношении этнического окружение, которые были характерны уже для начала ХIХ века.