Основные тенденции развития ситуации на Северном Кавказе

 Северный Кавказ всегда занимал особое место в российской политике. Благодаря своему географическому положению, Кавказ издавна находился на стыке геополитических интересов великих держав. В разные эпохи различные области Кавказа, преимущественно южные, были ареной их военного и политического соперничества: Римская империя и Парфия, а позже Сасанидский Иран, в раннем средневековье – Хазарский каганат и Арабский халифат, XV-нач. XIX вв. – Иран и Османская империя. В XVIII в. на геополитическом поле появляется новый игрок – Россия, которая в первой четверти XIX в. после удачного завершения войн с Ираном и Турцией и последовавшего за этим разграничения сфер влияния становится доминирующей силой на Северном Кавказе (Южный Кавказ к этому времени уже находился в составе Российской империи). Но понадобилось еще почти полвека, чтобы Северный Кавказ в лице населяющих его народов не номинально, а де-факто стал частью Российского государства.

Последовавший за тем период нахождения в составе сначала Российской империи, а затем Советского государства различными современными историками трактуется по-разному. Вспоминается и вынужденное мухаджирство адыгов и чеченцев после окончания Кавказской войны, создание на отнятых у вайнахских народов территориях казачьих станиц, репрессии против духовенства при советской власти в конце 20-30 гг. XX в., депортация ряда кавказских народов в годы Великой Отечественной войны, нарушение исторически сложившихся территорий расселения ряда кавказских этносов, послужившее одной из причин межэтнических споров и конфликтов в 1990-х гг., окончательно неразрешенных до сих пор, – все это, действительно, имело место и представляет собой драматические, а порой трагические страницы недавней истории. Но вместе с тем период конца XIX-XX вв., несмотря на все исторические катаклизмы, был временем наибольшего экономического и социального благополучия для большинства населения Северного Кавказа: централизованная государственная власть положила конец междоусобицам, сдерживала местничество, способствовала изживанию архаических социальных институтов типа кровной мести, патриархального рабства и т.д., развивались рыночные отношения на базе вхождения во всероссийский рынок. В советский период к этому добавились ликвидация сословных перегородок, появление современной промышленности, развитие культуры. И осознание положительных сторон жизни в политически и экономически сильном государстве сыграло свою роль в смутный период 1990-х гг., один из наиболее сложных в новейшей истории как Российского государства в целом, так и Северного Кавказа в частности. Последнее десятилетие XX в. вообще представляет собой интересный и противоречивый период. С одной стороны, ослабление центральной власти, демократизация общества привели к оживлению исторической памяти, в первую очередь, в негативном контексте – вспомнились былые обиды, территориальные споры, возродились, казалось бы, канувшие в лету архаические общественные институты, такие, как кровная месть, элементы набеговой системы и пр. С другой стороны, после нескольких лет опьянения безвластием, копания в исторических обидах, преувеличенного внимания к своим этнокультурным особенностям, переходящего порой в осознание собственной исключительности в отношении других этносов, постепенно пришло отрезвление. Кровопролитные грузино-осетинский, грузино-абхазский, ингушско-осетинский конфликты и, самое главное, война в Чечне наглядно показали, к чему приводит ослабление, а точнее, отсутствие сильной централизованной власти. Вместо расцвета национальных культур, мирного разрешения спорных вопросов, подъема благосостояния, предполагавшихся в начале демократических перемен в стране, пришли упадок нравственности, тотальная безработица, межэтническое противостояние и фактическая де-феодализация общества, когда на фоне обнищания основной массы населения чиновники разного ранга, имеющие доступ к финансовым и сырьевым ресурсам, и связанные с ними криминальные лидеры становились, по сути, удельными князьками, опиравшимися на дружины телохранителей или, пользуясь криминальным сленгом, собственные бригады. Демократизация в России фактически привела к возрождению элементов раннефеодального и патриархального укладов на Северном Кавказе. Эта особенность, корни которой, вероятно, кроются в архетипах личного и коллективного бессознательного, по Юнгу, еще не получила должного осмысления исследователей. Усиленно внедрявшийся через средства массовой информации в начале 1990-х гг. тезис о том, что установление демократических порядков в обществе и рыночных механизмов в экономике естественным образом приведет к разрешению всех существующих в стране проблем, оказался несостоятельным. В реальности это привело лишь к разрастанию имеющихся противоречий и усилению конфликтности. История Северного Кавказа конца XX-нач.XXI вв. показывает что сами вовлеченные в конфликт этносы не в состоянии его разрешить, и в лучшем случае он остается на уровне противостояния двух вовлеченных в него сторон, а в худшем в него втягиваются и другие этносы по принципу родственной или территориальной солидарности. Для разрешения конфликта или его замораживания необходимо вмешательство третьей силы, стоящей над всеми его участниками. В качестве такой силы на Северном Кавказе выступает Россия.

Осознание пагубности для собственных интересов дальнейшей эксплуатации идеи национальной независимости, зацикленности на исторических обидах, наглядные уроки того, к чему это приводит на примере уже состоявшихся конфликтов способствовали тому, что лидеры большинства северокавказских республик и их население сохраняли лояльность российской власти в период первой и второй чеченских войн.

В 1990-е гг. существовали две взаимоисключающие тенденции в развитии ситуации на Северном Кавказе, два варианта взаимоотношения северокавказских республик с федеральным центром – либо идти по пути Чечни, стремясь к независимости и отделения от России, либо сохранять лояльность российской власти. Сторонниками воплощения в жизнь первого варианта были последователи ваххабизма, в разной степени получившего распространение в северокавказских республиках, а также различные самозванные организации типа «Конфедерации народов Кавказа» и «Союза мусульман России», формально не ставившие перед собой такую цель, но по основной направленности своей деятельности объективно склонявшиеся именно к этому.

Второй вариант реализовывался в деятельности местной властной элиты, опиравшейся на поддержку подавляющего большинство своих граждан. Но эта лояльность была не бескорыстной и имела свою оборотную сторону, заключавшуюся в том, что центр закрывал глаза на нецелевое расходование бюджетных средств, казнокрадство, коррупцию местного чиновничьего аппарата.

Обе эти тенденции действуют и в настоящее время, хотя и с существенными изменениями. Так, уже нет легальных общественных организаций, деятельность которых носила бы центробежный характер. Антиправительственная, антироссийская деятельность ваххабитов, переживших военный и политический разгром в 1999 г., уже не имеет широкого общественного характера и проявляется в действиях небольших террористических групп. Вместе с тем массовая миграция с гор на равнину, масштабы которой не становятся меньше, приводит к появлению широкого маргинального слоя из недавних переселенцев. Именно эта часть общества, уже отошедшая от привычного уклада жизни и еще не принявшая городскую культуру, составляет главную питательную среду для распространения идей ваххабизма, пока умеренного, в виде духовной оппозиции существующим порядкам. Но оппозиция идейная в случае кризисной ситуации легко может превратиться в активную политическую и общественную силу. Кроме того, так называемое «традиционное», суфийское духовенство? сотрудничающее с существующей светской властью, имеет в конечном счете ту же цель, что и его противники ваххабиты – построение исламского государства, живущего по законам шариата. И любой кризис власти приведет к нарушению существующего баланса сил и расширению сферы общественного и политического влияния местного духовенства.

Но наряду с указанными тенденциями, подвергшимся определенным трансформациям, но сохранившим свою диаметрально противоположную направленность, в настоящее время появился еще третий вариант дальнейшего развития событий в северокавказском регионе. Он связан с современной ситуацией в Чечне. Чечня при нынешнем руководстве получила почти полную внутреннюю самостоятельность в обмен на признание верховенства центральной власти и нахождение в составе Российского государства. А это, по сути то, к чему стремились сепаратистские лидеры Чечни в начале 1990-х гг. И этот пример может стать прецедентом и ориентиром для части местной элиты, не допущенной к власти в своих республиках. Средством для получения доступа к власти может стать мобилизация масс по этническому и конфессиональном принципам. Этническая мобилизация возможна в республиках с полиэтническим составом населения, где есть соперничество национальных элит, а организация активной оппозиции по конфессиональному признаку может проходить под лозунгом введения шариатского правления. При этом и в первом, и во втором случаях формально требование отделения от России выдвигаться не будет. В Дагестане возможны оба пути формирования оппозиционного потенциала.

Это симбиозный вариант, основанный на получении финансовой поддержки центра в виде бюджетных ассигнований (без чего, что понимается сейчас практически всеми трезвомыслящими региональными политиками, местная экономика не сможет функционировать) и признании его верховной власти, и полной внутренней самостоятельности, опирающейся якобы на особенности местной культуры, менталитета, правовой системы. На деле реализация этого варианта будет означать выход северокавказского региона (или части его) сначала из российского правового, а затем и политического пространства. Кроме того, шариатские нормы в чистом виде не могут быть приняты большинством населения северокавказских республик, где шариат всегда применялся в ограниченном виде, сосуществуя с имевшими преимущественное значение нормами традиционного права (адатами). Это тупиковый вариант, который противоречит государственным интересам России и который не решит ни одной из внутренних проблем, стоящих перед северокавказскими республиками, а усилит существующую в них конфликтность, привнеся в нее новый аспект.

То, по какому из трех означенных путей пойдет дальнейшее развитие ситуации на Северном Кавказе, во многом зависит от действий федерального центра и политики местного руководства, в первую очередь, от того, будут ли осуществляться социально-экономические преобразования в интересах основной части населения и от их эффективности. Сохранение же ситуации на настоящем уровне, когда сложилось определенное статус-кво противодействующих сил и тенденций, возможно лишь на ближайшую перспективу, в течение нескольких лет. При отсутствии мер, направленных на развитие местной экономики, расширения в ней государственного сектора, повышения занятости населения и уровня его благосостояния неминуемо возникновение кризисных ситуаций, ставящих под вопрос существование сложившейся системы управления.

Говоря об основных тенденциях и вариантах в развитии ситуации на Северном Кавказе, необходимо остановиться на некоторых особенностях региональной политики центра. В условиях, когда руководство Грузии проводит откровенно антироссийскую политику, а НАТО фактически уже находится у границ Кавказского хребта – вопрос лишь в формальной процедуре вступления, для России жизненно важно укрепление своих позиций на Северном Кавказе. Этому мешают три группы проблем.

Первая из них связана с вопросом управляемости и эффективности местных властных элит. Единственным достоинством тех, кто находился у руля власти в северокавказских республиках в предшествующий период, как уже указывалось, была лояльность центральной власти, сочетавшаяся с тотальной коррупцией на всех уровнях местного чиновничьего аппарата. За несколько последних лет, начиная с 2002г., во всех семи северокавказских республиках произошла смена высшего руководства. К власти пришли более молодые, энергичные и надежные, с точки зрения Кремля, люди, не связанные, по крайней мере, на момент вступления в должность, с коррупционными скандалами и расхищением государственных средств. Но ни в одной республике они самостоятельно не могут справиться с имеющимися там проблемами – обуздать коррупцию, реструктурировать местную экономику и выйти из разряда дотационных, разрешить территориальные конфликты с соседними республиками там, где они есть. Исключение составляет Чечня, где имеет место санкционированная Кремлем неограниченная власть одного клана и где на данный момент действительно удалось добиться заметных успехов в послевоенном восстановлении и ликвидации сопротивления боевиков. Но все эти положительные перемены завязаны на фигуре одного человека – нынешнего президента Чечни Рамзана Кадырова. А умиротворение, по сути, представляет легализацию прежних незаконных вооруженных формирований в форме амнистии и переход их в личное подчинение действующего президента. Даже при самых оптимистичных оценках происходящих в Чеченской республике изменений на такой основе трудно строить долгосрочные прогнозы.

Вторая группа проблем связана с социально-экономической ситуацией в республиках Северного Кавказа. Центр осуществляет массированную финансовую накачку наиболее проблемных в экономическом отношении республик, в первую очередь, Чечни и Дагестана (при всей специфике каждой из них). За счет этого в них поддерживаются социальная сфера, образование, медицина. Но никакого реального экономического подъема там не наблюдается и быть не может. Таким образом лишь поддерживается положение, когда благополучие местной чиновничьей верхушки целиком зависит от поступлений из центра, а для остальной части населения обеспечивается минимум социальных благ. Все остальное рядовые граждане либо добывают сами в теневом секторе экономики, различных мелких частных предприятиях, которые не дают налоговых поступлений в бюджет, либо сводят концы с концами, как те, кто целиком в своих доходах зависит от государства – учителя, врачи, научные работники, т.е. та немногочисленная прослойка населения, которая по своему мировоззрению, взглядам, культурным ориентирам является проводником русского языка, российской (а через нее и мировой) культуры и, следовательно, российского влияния на Северном Кавказе. Дальнейшее размывание и без того сравнительно немногочисленного слоя местной русскоязычной интеллигенции, состоящего на данный момент в основном из представителей автохтонных этносов и этнических групп, окончательно подорвет его социальную основу. И в последующем весьма зыбкой и ненадежной опорой России при продолжении нынешней региональной политики будет лишь коррумпированное местное чиновничество, находящееся у бюджетной кормушки, и постепенно уходящие представители старшего поколения, помнящие доперестроечный период, который для народов Кавказа в целом был временем наибольшего экономического и социального благополучия и еще хранящие надежду на социальную справедливость.

Можно предположить, что Центр намеренно проводит политику сдерживания экономического развития северокавказских республик, направленную не на самостоятельное развитие их экономики, а на поддержание их полной экономической зависимости от себя, чтобы таким образом сохранять свое влияние здесь. Сепаратистские тенденции начала 1990-х гг., антиправительственная и антироссийская деятельность ваххабитов, продолжающаяся и в наши дни, сформировали стремление центральной власти к максимальному ограничению политической самостоятельности северокавказских республик, которая невозможна без соответствующей экономической самостоятельности.

Если это предположение хотя бы отчасти верно, то ждать в ближайшем будущем улучшения ситуации на Северном Кавказе не приходится, какие бы усилия для этого не предпринимало местное руководство. С конца 1980-начала 1990-х гг. здесь сформировалась паразитическая система экономики, направленная не на развитие производства в какой-либо сфере (для которого в определенных, но вполне ощутимых по местным меркам масштабах есть и природные, и трудовые ресурсы, при этом последние даже избыточны), - а целиком основанная на перераспределении поступающих бюджетных средств, системе откатов и торговле. Основная часть городского населения, которая в дореформенный период была занята в промышленном производстве, теперь занята непосредственно торговлей на вещевых и продовольственных рынках, либо доставкой товаров для них и мелкой розничной торговлей через коммерческие магазины. Эта система сама себя воспроизводит в существующих условиях, но в ее рамках невозможно решение ни одной из существующих социальных проблем. Она уже не поглощает прибывающее с гор население, не решает проблему занятости и не создает основу для формирования местного бюджета, поскольку основная часть доходов в ней остается в тени. С этой системой тесно связан местный чиновничий аппарат, который, наряду с использованием поступлений из центра, кормится за счет нее и поддерживает ее.

Третья группа проблем связана с конфликтами, большая часть которых сейчас находится в замороженном состоянии, но ни один из которых не получил разрешения – это проблема Пригородного района, являющаяся основной причиной ингушско-осетинского конфликта, территориальные споры в плоскостной части Дагестана между переселенцами с гор и кумыкским населением, вопрос Ауховского – современного Новолакского района и др. В большинстве своем они сохраняют свой разрушительный потенциал, который может проявиться при нарушении сложившегося равновесия во взаимодействии действующих тенденций и конкурирующих сил на Северном Кавказе. Это равновесие базируется на достигнутой политической стабильности в России и благоприятной экономической конъюнктуре. Но любое серьезное изменение ситуации в стране приведет к нарушению этого равновесия и к пробуждению приглушенных конфликтов с новой силой.

Наличие неразрешенных конфликтов отчасти может быть выгодно центру, если исходить из предположения о его сдерживающей роли на Северном Кавказе, поскольку позволяет играть на противоречиях между отдельными республиками и населяющими их этносами, воздействуя таким образом на ситуацию и препятствуя появлению здесь в ближайшей перспективе какого-либо объединения, могущего угрожать интересам России в северокавказском регионе. В этом случае можно говорить о проявлении старого принципа имперской политики «разделяй и властвуй». Он в свое время с успехом применялся в императорском Риме, Византии, Великобритании в бытность ее колониальной империей, но ни одну из этих и других держав он не смог уберечь от распада в кризисных ситуациях. Кроме этого, следует иметь в виду творческое восприятие этого же принципа современными геополитическими конкурентами России, с успехом применившими его в новейшей истории на Балканах и пытающимися сделать то же самое на Кавказе через своих сателлитов и агентов влияния, используя конфессиональный и этнический факторы и нерешенность социальных проблем. Представляется, что противодействием такому влиянию извне должна быть не имеющая подобную же дифференцирующую направленность деятельность, создающая только благоприятное поле для дезинтегрирующего воздействия внешних сил, а совершенно противоположная по своему вектору политика, ориентированная на развитие экономического потенциала, расширение взаимодействия как на региональном, так и общероссийском уровнях, целенаправленное регулирование трудовых миграций и т.д. При этом, как представляется, упор должен делаться именно на экономическое развитие и интеграцию, а не на административное объединение в духе современной тенденции в российской внутренней политике, направленной на укрупнение регионов и субъектов Российской Федерации. Будучи верной в стратегическом отношении в плане замены национально-территориального деления чисто территориальным, в настоящее время, при ярко выраженной неравномерности развития различных краев, областей, национальных республик, эта идея реальной отдачи принести не может. Для этого нужно сначала достичь хотя бы сравнимых показателей экономического развития и уровня жизни между наиболее благополучными в этом отношении регионами и всеми остальными. Без наличия этого предварительного условия чисто административные меры желаемого результата не принесут, а вызовут лишь усиление конфликтности на местах, поскольку все реальные проблемы и противоречия, существующие в настоящее время, в том числе и момент межэтнического соперничества при распределении власти на местах, не исчезнут за счет укрупнения регионов и замены национально-территориального подхода сугубо территориальным. Более того, они даже получат дополнительный импульс со стороны представителей тех этносов, которые останутся в меньшинстве или сочтут себя обделенными при новой нарезке границ. И в таких условиях любому из местных руководителей, пытающихся изменить ситуацию к лучшему, таких, например, как президент Республики Дагестан М.Г.Алиев, придется либо с ней смириться, либо отойти в сторону.

Сохранение существующей ситуации на Северном Кавказе приведет к длительной стагнации, последствия которой будут ощутимы не только в северокавказских республиках, но и за их пределами. Нерешенность социально-экономических проблем будет вызывать усиленную миграцию за пределы Кавказа (которая, хотя и далеко не достигла еще своего максимума, но уже вызывает ощутимый рост ксенофобии в российском обществе), рост исламского радикализма и пр. Это будет сопровождаться усилением попыток проникновения в регион и расширения здесь своего влияния геополитических соперников России и их союзников и в конечном счете в недалеком будущем приведет к ослаблению позиций России на Северном Кавказе. Эта перспектива должна учитываться при выработке региональной политике.

 Статья подготовлена при поддержке Фонда содействия отечественной науки и гранта РГНФ № 07-01-00182а

Автор - Булатов А.О. - д.и.н., в.н.с., ИЭА РАН, г. Москва

Отзывы о статье

Неправильный код защиты!

Имя E-mail Город Защита ( в коде используються только заглавные латинские буквы и цифры от 1-9) Текст

Смайлики :-)

Страницы: Все