Этно-Журнал / Публикации/

Основные факторы дестабилизации ситуации на Северном Кавказе

| Для печати

Ситуация на Северном Кавказе определяется взаимодействием ряда факторов. Среди них можно выделить как внешние, причина активизации которых лежит за пределами региона и кроется в геополитических интересах различных держав, так и внутренние, которые определяются процессами, протекающими в республиках Северного Кавказа. Среди них наиболее важными представляются факторы, могущие оказать (а в ряде случаев уже оказывающие) негативное воздействие на ситуацию в регионе. Рассмотрим их подробнее и начнем с внешних факторов.

Наиболее подвержена их воздействию та часть Северного Кавказа, которая имеет внешние границы. Это, в первую очередь, Дагестан и, в меньшей степени, Чечня. Дагестан граничит с Грузией и Азербайджаном и в этом отношении наиболее уязвим в плане реализации интересов геополитических соперников России в регионе.

Грузия в лице своего руководства с момента превращения в самостоятельное государство проводит недружественную линию в отношении России, а после прихода к власти М. Саакашвили ее политика открыто выражает интересы США в регионе. Ранее подобная направленность действий грузинского руководства выражалась в поддержке чеченских сепаратистов, которые могли без особого труда перемещаться через грузино-российскую границу. Теперь же, учитывая происшедшие изменения, следует ожидать переключения интересов с Чечни на Дагестан и создания каналов поддержки любых деструктивных сил в республике – от последователей ваххабизма, который с 1990-х гг. достаточно успешно распространяется в высокогорных районах Дагестана, граничащих с Грузией и населенных аварцами и андо-дидойскими народами, и до движений националистического характера. Период расцвета последних пришелся на первую половину 1990-х гг., но в случае обострения внутриполитической борьбы и социально-экономической ситуации в республике некоторые из них, в частности, аварское, могут быть быстро воссозданы.

Азербайджан занимает стратегически важное положение в геополитических планах США. Превратив его в свою зону влияния и обеспечив там военное присутствие, можно оказывать непосредственное воздействие на Иран и Кавказ. В этом отношении Азербайджан имеет большее значение, чем Грузия, выступая как ключ к Кавказу и Среднему Востоку. Кроме этого, закрепление в Азербайджане означает доступ к нефтегазовым запасам Каспийского бассейна, причем не только со стороны кавказского побережья Каспия. Это и близость к туркменской нефти. Пока такого присутствия США в Азербайджане нет. При том, что политику руководства Азербайджана никак нельзя назвать пророссийской, оно придерживается более осторожной линии во взаимоотношениях с Западом, чем Грузия, не ставя себя в полную зависимость от него. Поэтому США выгодна любая дестабилизация обстановки в регионе, в первую очередь, в самом Азербайджане, чтобы под предлогом помощи законному руководству республики обеспечить здесь свое военное присутствие. Определенную роль в этом отношении может сыграть оживление карабахского конфликта, но не это, вероятно, будет выступать решающим фактором, могущим привести к появлению здесь войск НАТО и размещению на территории Азербайджана американских военных баз. Карабахский конфликт при всей его болезненности для Азербайджана все-таки носит больше внешний характер противостояния с Арменией и не угрожает существованию Азербайджана как государства в нынешнем виде. Это должна быть проблема, способная разрушить или, по крайней мере, серьезно дестабилизировать Азербайджан изнутри. Представляется, что в этом отношении следует обратить внимание на Нахичевань, которая может выступить именно в таком качестве. В начальный период независимости Азербайджана, до прихода к власти клана Алиевых, Нахичевань уже была местом проявления сепаратистских устремлений. События новейшей истории показывают, что сепаратистские тенденции при желании, подкрепленном спонсорством извне, можно легко оживить, что было наглядно продемонстрировано на примере бывшей Югославии, в частности, в отношении албанской проблемы в Косово. Создается впечатление, что заокеанскими аналитиками берется на учет каждый случай проявления сепаратистских устремлений, которые в случае необходимости можно использовать для решения собственных геополитических задач.

России невыгодно подобное развитие событий, которое позволит ее противникам не только непосредственно оказывать более ощутимое воздействие на ее южные границы, но и приведет к установлению контроля США над путями транспортировки нефти и к их перенаправлению в обход России. Это не единственный способ ослабить позиции России в регионе и нанести ей экономический ущерб. Нефть возможно транспортировать через море с помощью танкеров, хотя это и менее рентабельно, чем посредством нефтепровода. Но если будет перекрыт выход из Азовского моря в районе Керченского пролива, то это будет уже невозможно. А один из способов, которым этого можно добиться, такой же, как и в предыдущем случае – нужно создать горячую точку, которая изменит расстановку сил, политическую обстановку и, соответственно, возможности для реализации экономических интересов. А в рассматриваемом варианте ее и создавать специально не надо, дестабилизирующим фактором в причерноморском регионе может выступить сепаратизм крымских татар. Нужно просто помочь разжечь этот пока еще тлеющий костер. А после этого ни одна серьезная компания не станет страховать судно, которое должно проходить через керченский пролив.

В ряду подобных же вариантов борьбы за лишение России монополии на поставки нефти и газа в Европу стоит и возможный раскол Украины. От него не спасет и проамериканская позиция руководства Украины, поскольку дивиденды от этого будут очень высоки, т.к. в этом случае Россия теряет контроль над прохождением энергоносителей через украинскую территорию. В этом отношении США выгодны любые протестные движения на Украине, которые могут привести к расколу общества, в том числе и по поводу вступления Украины в НАТО.

Учитывая полную зависимость экономики России от экспорта энергоносителей, можно полагать, что нарушение механизмов их поставки и реализации за границей по любому из вариантов, приведенных выше или с использованием всех их одновременно приведет к серьезным дестабилизирующим последствиям не только в кавказском регионе, но и во всей стране и отразится на материальном положении самых широких слоев населения. Крайнее проявление последствий этого – социальный взрыв.

В этом отношении наиболее уязвимым является Уральский регион, где сосредоточено много крупных промышленных предприятий, на которых занято большинство населения региона.

Другим уязвимым местом является Поволжье, в частности, Татарстан и Башкортостан, в первую очередь, последний. Там много нефтеперерабатывающих предприятий, составляющих основу местной экономики, и любые проблемы, связанные с нарушением сложившихся механизмов поставки нефти за рубеж, болезненно скажутся на внутриполитической ситуации здесь. Следует также учесть, что это район традиционного распространения ислама и компактного проживания тюркского населения. В случае обострения социально-политической ситуации возникнут благоприятные условия для использования и того, и другого фактора в качестве основы для развития сепаратистских движений. В этом отношении Башкортостан представляет собой более слабое звено, чем Татарстан, поскольку там нет общенационального харизматического лидера типа М.Шаймиева, способного удержать ситуацию в случае возникновения кризиса.
Необходимо отметить еще одно следствие кризисной ситуации в случае ее возникновения. Условно ее можно назвать «бунтом губернаторов». Сейчас все налоги, которые собираются в регионах, идут в центр. Потом часть из них возвращается в виде дотаций из федерального бюджета. Неравномерность экономического развития различных регионов страны приводит к тому, что более развитые регионы за счет своих налоговых поступлений «кормят» более бедные. Это и сейчас вызывает недовольство местных руководителей. В случае же возникновения кризисной ситуации в стране, вызванной указанными ранее причинами или любыми иными, следствием которых станут ухудшение экономической ситуации в стране, рост социальной напряженности, ослабление центральной власти, этот фактор может привести к развитию центробежных тенденций, когда руководители экономически более развитых регионов будут стремиться к отделению, независимости от центра и более слабых регионов. Тогда будет реанимирована озвученная Э.Росселем в 1990-е гг. идея Уральской республики и могут возникнуть идентичные по своей сепаратистской направленности идеи Поволжской тюркской республики и др.

Для нейтрализации подобных сценариев России, помимо всего прочего, необходим надежный союзник на Востоке, который, кроме несовпадения своих интересов с геополитическими интересами США, имел бы достаточно сильный экономический потенциал и, принадлежа к исламскому миру, имел бы при этом светское общественное устройство. Таким союзником для России, единственным на Востоке, сочетающим все указанные черты, является Сирия. Она достаточно независима в своей политике не только от США и их союзников (а с главным из них – Израилем имеет серьезные противоречия и нерешенные территориальные проблемы), но и от своих соседей по арабскому миру. Сирия обладает большими запасами нефти, что позволит России при условии налаживания союзнических отношений легче перенести кризисную ситуацию в случае ее возникновения. Сирия, будучи мусульманской страной с древней историй, тем не менее твердо придерживается светского общественного устройства, жестко подавляя все проявления исламского радикализма. В этом отношении она может служить внешним примером сосуществования ислама и светского государства для российских мусульман.

В числе внутренних факторов дестабилизации ситуации на Северном Кавказе следует выделить два – рост исламского радикализма в виде распространения ваххабизма и неэффективность, коррумпированность и ненадежность местных властных структур. Эти проблемы взаимосвязаны и вторая во многом порождает первую. Сейчас общество стоит перед подъемом новой волны ваххабизма на Северном Кавказе, которая характеризуется расширением его социальной базы, ростом числа последователей, качественным изменением их образовательного уровня в сторону его повышения, использованием современных способов коммуникации и методов психологического воздействия. Эта проблема имеет место во всех республиках Северного Кавказа, но острее всего стоит в наиболее стратегически важном и наиболее уязвимом в этом же отношении регионе Северного Кавказа – Дагестане. При том, что на распространение ваххабизма влияют финансовые поступления из-за рубежа, пропагандистская и организаторская деятельность эмиссаров из различных арабских стран, основная причина его распространения – социальная. Низкий уровень жизни основной части населения, отсутствие возможностей для самореализации, предельная коррумпированность и недееспособность всех ветвей власти, произвол чиновников на местах, отсутствие роли государства как силы, которая стоит над интересами чиновничье–мафиозных кланов, – все это приводит к тому, что часть молодых людей, не находящих для себя места в окружающем их обществе, оказывается чрезвычайно восприимчивой к идеям радикального ислама, распространяемым ваххабитскими идеологами. Им противостоят сторонники так называемого традиционного, суфийского (или тарикатского, как его еще называют на Северо-Восточном Кавказе) ислама. По своим целям, направленным на создание исламского государства, это течение по отношению к государственным интересам России ничем не лучше ваххабитского. Сторонников тарикатского направления много среди местных сотрудников милиции, являющихся мюридами (учениками) суфийских шейхов, чем отчасти объясняется та жесткость (не всегда оправданная), с которой подвергаются преследованию последователи ваххабизма. Разрастание этого конфликта не в интересах России, поскольку это полностью укладывается в отработанную схему ее геополитических противников: сначала создание или реанимирование конфликта, затем поддержка одной из его сторон, а после установление там послушного правительства из местных политических марионеток и своего военного присутствия. И в настоящее время ситуация с распространением ваххабизма отнюдь не та, чтобы российское руководство могло бы ее решить с помощью небольшой успешной войны.

Кроме того, необходимо перенести центр тяжести в борьбе с ваххабизмом с войсковых операций на оперативную работу. Операции по уничтожению нескольких ваххабитских боевиков с привлечением крупных сил, бронетехники ничего, кроме шума, не дают и скорее приносят вред, чем пользу. Поскольку они, как правило, проводятся в густонаселенных городских районах, то от них часто страдают мирные жители, живущие по соседству. Самим боевикам, погибающим в неравном бою с превосходящими силами, это придает ореол героизма в глазах их сторонников (для которых они являются шахидами) и на место одних приходят другие. Помимо всего остального, такие акции свидетельствуют о плохой работе органов внутренних дел, неспособных осуществить изъятие нескольких человек без особого шума. Для эффективной борьбы с исламским радикализмом необходимо принятие специальных мер, о которых будет сказано позже. А пока вернемся ко второму внутреннему фактору дестабилизации на Северном Кавказе.

Клановая система на Северном Кавказе стала складываться еще в советский период, когда представители руководящего звена партийных и советских работников, в первую очередь первые секретари обкомов и их ближайшие родственники, оказывались вне зоны действия законов и правил, обязательных для всех остальных рядовых граждан. Но наибольшее развитие клановая система получила в 90-е гг. XX в., когда в условиях сначала чеченского кризиса, а затем войны в Чечне центр закрывал глаза на нецелевое расходование, а попросту говоря, расхищение государственных средств, поступавших из федерального бюджета в республики Северного Кавказа, местными руководителями в обмен на лояльность их российской власти. Это находило выражение и в их несменяемости, наиболее ярким примером которой является бывший руководитель Дагестана Магомедали Магомедов, находившийся у власти более полутора десятков лет. В этот период клановая система формировалась не только за счет криминализировавшихся в результате доступа к ресурсам и финансам и полной безнаказанности местных чиновников и их родственников, но и в результате прямого сращивания с властью представителей криминальных структур. Последние сочетали преступный бизнес – рэкет, торговлю оружием и наркотиками с официальной деятельностью в качестве руководителей крупных предприятий, министерств, районов. В этом отношении северокавказские республики не отличаются от всей остальной части России. Подобные процессы происходили в 1990-х – начале 2000-х гг. повсюду в стране. Но региональная особенность Северного Кавказа состоит в том, что эти процессы несли на себе отпечаток соперничества так называемых национальных элит и проходили в условиях религиозной конфронтации и развития исламского радикализма, которые сами же во многом и провоцировали.

В итоге к настоящему времени сложилась система, где власть, доступ к ресурсам и финансовым потокам из центра поделены в основном между рядом кланов, построенных по родственному и, в меньшей степени, земляческому принципу.

В настоящее время есть два варианта политики в отношении клановых структур в республиках Северного Кавказа. Один из них, более легкий на первый взгляд, заключается в продолжении прежней политики выстраивания сдержек и противовесов, сложившейся в 90-е гг.XX – начале XXI вв. с учетом происшедших перестановок в местных структурах власти. Возможно, к нему все и сведется в ближайшее время. Этот вариант может выступать как более приемлемый для центральной власти еще и потому, что все крупные клановые структуры на местах имеют покровителей на более высоких уровнях власти в Москве, иначе они просто не могли бы существовать. Но вместе с тем сохранение и использование этого подхода наименее продуктивно с точки зрения общегосударственных интересов России. Распространение ваххабизма является оборотной стороной существования клановой структуры, более того, последняя прямо заинтересована в существовании радикального ислама в ограниченных масштабах, поскольку под предлогом борьбы с ваххабизмом можно получать деньги из центра, а самих ваххабитов использовать в борьбе кланов друг с другом. Вместе с тем клановая система в целом и ни один ее элемент, в частности, не способны контролировать распространение ваххабизма и держать его на определенном, удобном для них уровне. Это наглядно показали события второй половины 1990-х гг., когда в Дагестане создавались сначала при полном попустительстве, а потом бессилии местных властей ваххабитские анклавы, которые затем пришлось подавлять силой в 1999 г. с помощью федеральных войск. Сейчас ситуация другая и распространение ваххабизма не ограничится не только созданием каких-либо анклавов, подобных Карамахинскому в 1990-е гг., но даже рамками одной республики. Масштабы другие и последствия, если все оставить развиваться так, как есть, будут тоже иными, которые, как уже говорилось, невозможно будет нейтрализовать проведением одной военной операции.

Кроме этого, сохранение клановой системы в таком виде, как она есть, взрывоопасно, учитывая ее полную продажность, в условиях открыто и потенциально враждебного окружения в лице Грузии, Азербайджана, Чечни. Грузия, ведущая полностью проамериканскую политику, будет, как уже указывалось, поддерживать любую деструктивную деятельность, пропуская через свою границу оружие, боевиков, деньги для тех же ваххабитов, националистических движений в случае открытой борьбы за власть местных национальных элит. Азербайджан через свою границу с Южным Дагестаном, которую во многих местах реально закрыть трудно, также будет оказывать поддержку ваххабитам, в связи с чем можно ожидать их активизации на территории Южного Дагестана (что уже происходит). Чечня имеет свои территориальные интересы в Дагестане, связанные с Ауховским (Новолакским) и Хасавюртовским районами, а самое главное для нее в этом отношении – получить выход к Каспийскому морю. Здесь также играют роль честолюбивые устремления Рамзана Кадырова, которому понравилась идея объединения Дагестана и Чечни как один из вариантов укрупнения регионов на Кавказе. Не отрицая принципиальную возможность изменений в территориально-административном делении на Кавказе, нужно сказать, что лучшего способа взорвать ситуацию здесь, чем попытаться объединить Дагестан и Чечню, придумать трудно. В целях продвижения своих интересов в Дагестане Р.Кадыров будет поддерживать С. Умаханова, мэра Хасавюрта, являющегося его другом, в любых попытках того побороться за власть в республике.

Второй вариант политики в отношении клановой системы в республике заключается в том, чтобы ликвидировать или максимально ослабить наиболее активные в политическом отношении и сильные в экономическом плане кланы, представляющие опасность для государственной власти и российских интересов в регионе. Это менее опасно для дестабилизации ситуации, чем сохранение предельно коррумпированных и политически совершенно ненадежных клановых структур. Если говорить о Дагестане (в отношении которого это особенно важно, учитывая его стратегическое значение и идущие здесь процессы), то, исходя из знания особенностей психологии местных жителей, можно утверждать, что это легче сделать, чем может показаться на первый взгляд стороннему наблюдателю или тому, кто знает ситуацию в республике только по официальным данным. Эти психологические особенности следующие (те из них, которые имеют отношение к данному вопросу):

1. Все действующие в республике группировки, выстроенные по родственному и земляческому принципу, цементируются фигурой лидера. Если лидер ликвидируется физически или лишается экономического и политического влияния, то группировка распадается, а ее члены рассасываются по другим, чаще всего, официальным структурам. Примеров этому в новейшей истории Дагестана много. Братья Хачилаевы имели в период своего расцвета около 1,5 тыс. человек в своих бригадах. После ареста старшего из них численность их группировки резко уменьшилась и в дальнейшем им стало трудно конкурировать с другими преступными группировками, в первую очередь, чародинской, а после смерти двух старших братьев их группировка окончательно распалась.

Чародинская группировка, состоявшая из аварцев – выходцев из Чародинского района, отличалась многочисленностью – около 5 тыс. человек в трех составлявших ее группах и наибольшей дерзостью. После убийства двух ее лидеров фактически распалась при том, что многие ее члены были связаны между собой родственными узами.

У бывшего председателя Пенсионного фонда республики Дагестан Ш.Магомедова была охрана, состоявшая из его родственников и вооруженная и экипированная лучше любого милицейского спецподразделения. У него было 40 двоюродных братьев и 7 родных, на которых он опирался во всех делах и которые составляли его защиту. В родном сел. Куппа Левашинского района он имел поддержку жителей, поскольку делал все для его благоустройства. Когда на него было заведено уголовное дело, он укрылся в родном селении и заявил, что живым не сдастся. Но когда к его селении на рассвете подошел дагестанский Омон из всего 200 с лишним бойцов, все громкие слова кончились и Ш.Магомедов бежал. Никто из его родственников и земляков, кормившихся за счет него из государственных средств, умирать за него не захотел, когда за Ш. Магомедова взялось государство. И причина этого кроется во второй психологической особенности, присущей дагестанским этносам.

2. Для народов Дагестана свойственно уважение к государственной власти и страх перед ней – но в том случае, если она действительно проявляет себя как власть. Это отношение идет еще с давних времен, поскольку народы Дагестана как минимум с VI в. н. э. имели свою государственность. Во всяком случае, арабы, появившиеся в Дагестане в VII в., уже застали здесь сложившиеся раннефеодальные государства. И в этом важное отличие дагестанцев от чеченцев, у которых своей государственности до присоединения их Россией никогда не было и которые, соответственно, не привыкли подчиняться общим законам. Порядки в местных ханствах были строгие, уголовные преступления жестоко наказывались, воровства практически не было. Жестоко карал за преступления и Шамиль в созданном им на территории Аварии и Чечни государстве – имамате.

Если проанализировать происхождение представителей преступных группировок, то подавляющее число их в Дагестане окажется выходцами из так называемых вольных обществ. Местными историками эти общества рассматриваются как демократические образования – союзы сельских общин, не признававшие ханской власти. Но они всегда подчинялись силе, и эта черта сохраняется у современных выходцев из этих районов, входящих в криминальные структуры. Героев, готовых умереть за какие-то свои идеалы и ценности, среди бандитов нет.

Независимо о того, пойдет ли развитие событий в отношении местной номенклатуры по первому или второму варианту, ряд ключевых фигур как изживших себя на занимаемых ими должностях необходимо заменить, а других, как прямо заинтересованных в дестабилизации ситуации, не допускать к власти. Особенно важное значение сейчас это имеет в Дагестане, где у лидеров крупнейших местных кланов есть прямая заинтересованность в дестабилизации положения в республике, чтобы продемонстрировать неспособность действующего президента М. Алиева справиться с ситуацией и необходимость заменить его кем-либо более умелым.

Вопрос о том, кем заменить изживших себя руководителей, сложен. Среди чиновников высшего и среднего звена нет тех, кто не имел бы отношения к их деятельности, иначе они просто не удержались бы на своих постах. В этом отношении лучше человек со стороны, не включенный в клановые интересы на местах и не имеющий отношения к ним.

Заменить можно наиболее одиозные, проворовавшиеся фигуры, но сменить весь чиновничий аппарат невозможно, нужно заставить его работать. Учитывая это, а также отмеченные ранее особенности ситуации в регионе, представляется, что наиболее эффективной мерой для обеспечения управляемости и контроля было бы назначение в республики Северного Кавказа, имеющие полиэтнический характер (а это все республики, кроме Адыгеи) президентского уполномоченного. Он должен был бы подчиняться непосредственно президенту, иметь контрольно-ревизионные и наблюдательные функции, а в случае возникновения каких-либо кризисных ситуаций брать на себя всю полноту власти. Ему должны непосредственно подчиняться его представители с такими же функциями в районах и городах. На первый взгляд, это невыгодно с экономической точки зрения – создавать новую структуру управления с функцией контроля уже имеющихся, но другого способа заставить работать местный чиновничий аппарат и обеспечить оперативное реагирование на возникающие ситуации и их разрешение, как представляется, нет. Таким образом на местах создается пирамида, которая на всех уровнях будет пронизывать аппарат власти, скреплять его и заставлять работать с учетом общегосударственных интересов. При этом очень важно, чтобы руководитель этой структуры непосредственно подчинялся первому или второму лицу страны. Этим обеспечивается его независимость от местных клановых структур и их покровителей в центре.

Подобный подход в истории не нов. Он применялся в английской колониальной системе, где, например, в индийских княжествах наряду с местным правителем был английский чиновник, наблюдавший за положением дел на месте и сообщавший о всех изменениях и событиях вице-королю, а тот, в свою очередь, сообщал об этом, в случае необходимости, в Лондон. Но предлагаемый вариант управления, а, точнее, соуправления на Северном Кавказе отличается от английского, учитывая специфику сложившейся здесь ситуации. Отличается, во-первых, тем, что связь с высшими уровнями власти должна осуществляться непосредственно, без промежуточных звеньев. Во-вторых, представитель президента в республике должен иметь не только и не столько наблюдательные функции. Наблюдателей разного уровня хватает, начиная от полпреда президента в Южном Федеральном округе и кончая чиновниками на местах, но толку от них мало. Основная задача состоит в том, чтобы обеспечить решение политических, социальных, экономических задач, имеющих общегосударственное значение. Например, в этом отношении президентский уполномоченный мог бы заниматься курированием нацпроектов в республиках Северного Кавказа, чтобы деньги, выделенные на их осуществление, не ушли в никуда.

Кроме этого, введение такого поста обеспечило бы большую гибкость управления, исходя из некоторых местных специфических условий. Например, если руководитель республики вполне лоялен центральной власти, представляет наиболее многочисленный в республике этнос, но при этом у него не хватает воли, ума, смелости для принятия и проведения в жизнь необходимых решений, то наличие тандема его с присланным из Москвы представителем президента может ликвидировать этот пробел. Конечно, правильнее в таком случае просто заменить не справляющегося со своими обязанностями руководителя тем, у кого будут присутствовать необходимые для этой должности качества. Но дело в том, что в реальной ситуации сейчас очень трудно найти среди чиновников того, кто имел бы такие качества, оставаясь при этом честным человеком. Скорее свои волю, ум и прочие способности он направит на личное обогащение и продвижение к власти своих родственников, т.е пойдет по пути создания нового клана. Президентский представитель будет же человеком со стороны, не имеющим подобных интересов.

Кроме того, это дало бы власти возможность маневра, позволяющего в некоторых случаях уступить, не теряя лица. Такая ситуация, например, сейчас сложилась в Ингушетии, где президент не может полностью контролировать ситуацию в республике, и где ему противостоит оппозиция. Если оставить все как есть и идти по пути силового подавления выступлений оппозиции, то это приведет только к дальнейшему усложнению обстановки, которая в конечном счете может принять характер массового гражданского неповиновения. Если пойти на уступки и отправить М.Зязикова в отставку, то это может спровоцировать цепную волну подобных движений в других республиках. Ситуация в этом отношении в Ингушетии тупиковая. Отправка же туда представителя президента, который взял бы на время кризиса власть в свои руки, могла бы уменьшить противостояние в обществе, снизить накал страстей, а потом, по прошествии некоторого времени спокойно и по своей инициативе, а не под давлением снизу, можно было бы произвести необходимые ротации.

Представляется, что наряду с заменой ключевых в отношении коррупции фигур в местных аппаратах власти, введение института президентского уполномоченного (специального представителя) с широкими полномочиями, курирующего реализацию на местах общегосударственных проектов, а в случае кризисных ситуаций берущего полноту власти в свои руки, является необходимой мерой для повышения эффективности управления и обуздания сложившихся клановых структур.

Подобные действия могут повлиять на социальную ситуацию в лучшую сторону, что добавит авторитета государству в глазах простых людей. А если это будет сочетаться с мерами по развитию социальной сферы, созданием новых рабочих мест, то социальная база ваххабизма станет неизбежно сужаться.

---

Автор -доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник отдела Кавказа Института этнологии и антропологии РАН

 

Этно-Журнал / Публикации/