Этно-Журнал / Публикации/

Молодежь Республики Северная Осетия-Алания: динамика процесса формирования этнической и гражданской идентификации

| Для печати

Появление в отечественной этнологической науке концепций этнической идентификации (этнического самосознания) относится к концу 80-х–началу 90-х гг. ХХ в. Долгое время в общественных науках и политической лексике страны использовалось понятие «национальное самосознание», которое впервые появилось в социологической литературе в начале 20-х гг. прошлого века, а в 40-е гг. нашло свое отражение в контексте разработки проблем, связанных с национальным патриотизмом.

В этнографической науке в этот период безусловная заслуга анализа национального самосознания как важного признака этнической общности принадлежит П.И. Кушнеру. Важнейшим рубежом в теоретическом осмыслении проблем этнического осмыслении проблем этнического самосознания стали 60-е гг. ХХ в. Начало этому положили работы известных отечественных этнографов С.А. Токарева и Н.Н. Чебоксарова, благодаря которым впервые в широкий научный оборот вошел и сам термин «этническое самосознание».

Рассматривая этническое самосознание на индивидуальном уровне, Н.Н. Чебоксаров считал, что оно является решающим при определении принадлежности к этнической общности, но, по сравнению с основными признаками этнической общности, представляя собой некоторую конечную результанту сочетания этих признаков – оно вторично [1].

Результатом широко развернувшейся в 60-е гг. ХХ в. дискуссии по этнической проблематике стало признание ее участниками необходимости включения национального самосознания в число признаков нации. С этого момента национальное самосознание и более широко – этническое самосознание [2] – становится одним из наиболее употребляемых понятий при рассмотрении как теоретических, так и практических проблем изучения современных этнических процессов.

Вообще, как отмечает С.В. Соколовский, 60-е–80-е гг. прошлого века были одним из наиболее продуктивных периодов в развитии категориального аппарата советской этнографии. Именно в этот период в результате обобщения материалов многочисленных дискуссий по проблемам нации, этноса и культуры в ряде монографий были сделаны попытки найти родовое понятие для таких терминов как «племя», «народность», «нация», следствием чего и стало утверждение понятия «этнос» [3].

В отечественной историографии наибольшее распространение получила теория этноса, разработанная Ю.В. Бромлеем, согласно которой этнос – это особая исторически сложившаяся на определенной территории устойчивая совокупность людей, обладающих общими относительно стабильными особенностями языка, культуры, психологии, а также сознанием своего единства и отличия от других подобных образований, т.е. самосознанием [4]. Рассматривая национальное самосознание на уровне личности, Ю.В. Бромлей выделял два подхода: в узком значении, когда оно интерпретируется как осознание принадлежности к этнической общности, отождествление себя с этносом, т.е. как национальное самоопределение, национальная идентификация; и, в широком, когда оно означает еще и представления людей о культуре, языке, историческом прошлом своего народа, в том числе государственности, территории и т.п. [5].

Эволюционно-историческое понимание этноса (субстанциализм) Ю.В. Бромлеем и его сторонниками, так же как и социобиологическое (классический примордиализм), когда этничность рассматривается как объективная данность, изначальная (примордиальная) характеристика человечества, представляют собой два направления в рамках примордиалистского подхода к феномену этничности.

Примордиализм, доминировавший в мировой науке до 60-х–70-х гг. ХХ в., в отечественной этнологической науке, как впрочем, в общественных дисциплинах в целом, был единственным теоретическим подходом к изучению социальной реальности до начала 90-х гг. ХХ в.

Как отмечает В.А. Тишков, «в рамках этого подхода были выполнены основные труды в отечественной этнографии… Примордиалистский взгляд на этничность, особенно в условиях ее бурных политических манифестаций последнего десятилетия, казалось бы, представляется наиболее корректным и легче всего понимаемым обыденным сознанием… Особенно это касается обществ, где этнокультурным различиям придавалась особая значимость вплоть до официальной регистрации государством и даже построения государственности на этнической основе» [6].

В конце 80-х–начале 90-х гг. прошлого века в отечественной науке появилась возможность анализа социальной реальности вообще и, в частности, этнических процессов, исходя из различных концепций и теорий.

В современной отечественной этнологии различное толкование таких базовых категорий, как «этнос» и/или «этничность», определяет существование двух теоретических парадигм – примордиализма и конструктивизма.
В задачи нашей статьи не входит анализ концептуальных различий между примордиализмом и конструктивизмом, что само по себе является предметом отдельного исследования. Всего лишь отметим, что и примордиализм, и конструктивизм представляют собой далеко не однородные подходы к проблеме этничности, во-первых; и, во-вторых, сложность самого феномена этничности, по мнению все большего числа исследователей, требует полипарадигмального подхода к его изучению.

В отличие от примордиализма сторонники конструктивизма, наиболее известным представителем которого в отечественной этнологии является В.А. Тишков, подчеркивая изменчивость и ситуативность этнических феноменов и акцентируя внимание на субъективной природе этноса, рассматривают его как «интеллектуальный конструкт» и, как правило, употребляют понятия «этничность» и «этническая идентичность», так как понятие «этнос» реифицирует (овеществляет) этническую реальность [7].

Так В.А. Тишков пишет: «Существующие на основе историко-культурных различий общности представляют собой социальные конструкции, возникающие и существующие в результате целенаправленных усилий со стороны людей и создаваемых ими институтов, особенно со стороны государства. Суть этих общностей (или социально конструируемых коллизий) составляет разделяемое индивидуумами представление о принадлежности к общности, или идентичность, а так же возникающая на ее основе солидарность» [8].

Для нас важно, что, независимо от различных теоретических концепций, основным в феномене этничности остается, несмотря на контекстную зависимость и ситуативность, понятие этнического самосознания (этнической идентичности).

Что касается терминологии, то здесь хотелось бы отметить один нюанс, характер которого имеет не только научное, но и политическое значение. В закреплении понятия «этническое самосознание» («этническая идентичность») не последнюю роль играет стремление части исследователей развести такие понятия как «нация» и «этнос», пересмотреть понятие «нация» в пользу гражданского, а не этнического содержания, и закрепить за ним значение согражданства.

Противников идеи деполитизации этничности едва ли не столько же, если не больше, чем сторонников. Причем и те, и другие имеются как в академических кругах среди специалистов, занимающихся этнической проблематикой, так и среди политической элиты национальных республик и федерального центра.

Сознавая, что использование термина «нация» в прежнем этническом значении связано с вопросами государственно-политического устройства страны и приобрело не только политическую легитимность, но и эмоционально окрашенное отношение, В.А. Тишков отмечает: «Никто не накладывает запрет на употребление понятия «нация» в его этническом значении для лидеров республик и активистов национальных общин, но федеральная власть обязана оставить некоторое доктринальное пространство для процесса гражданского нациестроительства, без чего не может существовать ни одно государство» [9].

Непрекращающаяся полемика о содержании понятия «нация» в принципе представляет собой не что иное как поиск механизмов сбалансированной интеграции российского полиэтнического общества, что для современной России, наряду с множеством проблем социально-экономического характера, чрезвычайно актуально.

В данном контексте изучение этнической и гражданской идентичностей, их соотношение и складывание общероссийской идентичности имеет как теоретическое, так и практическое значение. В связи с этим особый интерес представляют собой этнокультурные и гражданские ориентации населения различных возрастных групп, прежде всего молодежи как поколения, ценности которого в ближайшей перспективе будут определять ценности общества в целом.

Предлагаемая статья написана на основе результатов социологических опросов, проведенных в Республике Северная Осетия–Алания (РСО-А) в 1997 и 2007 гг. Опрос 1997 г. (март-апрель) по теме «Этнополитические представления молодежи: формирование и функционирование» был проведен в рамках общероссийского исследовательского проекта; опрос 2007 г. (апрель-май) – пилотный – по теме «Ценностные ориентации молодежи РСО-А» проведен в рамках выполнения Северо-Осетинским институтом гуманитарных и социальных исследований (СОИГСИ) гранта РГНФ «Социокультурный портрет Республики Северная Осетия-Алания» [10]. В ходе указанных опросов были опрошены соответственно около 900 и немногим более 300 чел. из числа учащейся молодежи в возрасте 17-18 лет – выпускники общеобразовательных школ, учащиеся 1-2 курсов училищ начального профессионального образования и учебных заведений среднего профессионального образования г. Владикавказа.

Автор статьи ставит своей задачей рассмотреть лишь некоторые результаты указанных социологических опросов, а также динамику процесса этнической и гражданской идентификации молодежи г. Владикавказа за прошедшее между опросами десятилетие.

В 1997 г. на вопрос анкеты: «Насколько для Вас значима Ваша национальная принадлежность?» 53% опрошенной осетинской молодежи ответили “очень значима”, 34% – “значима” (самый высокий в сумме показатель в сравнении с аналогичными ответами респондентов других национальностей). Удельный вес респондентов-осетин, отметивших, что для них их национальная принадлежность “мало значима” и “совсем не значима” составил соответственно 7 и 2% (самые низкие показатели в сравнении с аналогичными ответами респондентов других национальностей).

По результатам опроса 2007 г., удельный вес осетинской молодежи, для которой ее национальная принадлежность “очень значима” и “значима”, в сумме составил 82% – несколько ниже, чем при опросе 1997 г. При этом, однако, значительно вырос удельный вес респондентов-осетин, для которых их национальная принадлежность “очень значима” – до 62%. Удельный вес опрошенной осетинской молодежи, отметившей, что для нее ее национальная принадлежность “мало значима” и “совсем не значима”, составил соответственно 8 и 2%. Результаты опроса 2007 г. зафиксировали рост удельного веса опрошенной осетинской молодежи, затруднившейся однозначно ответить на вопрос о значимости для них их этнической принадлежности. Если при опросе 1997 г. затруднились ответить на указанный вопрос 4% респондентов-осетин, то при опросе 2007 г. этот показатель составил 8%.

Иной характер этнической идентификации отмечен у опрошенной молодежи русской национальности. Удельный вес русских, считающих для себя свою национальную принадлежность “очень значимой” и “значимой”, составил, по данным опроса 1997 г., соответственно 21 и 37% (самый низкий в сумме показатель в сравнении с аналогичными ответами респондентов других национальностей). “Мало значимой” и “совсем не значимой” является их национальная принадлежность для соответственно 26 и 10% опрошенной молодежи русской национальности (самые высокие показатели в сравнении с аналогичными ответами респондентов других национальностей).

Прошедшее после опроса 1997 г. десятилетие характеризуется значительным ростом этнического самосознания русской молодежи РСО-А. 74% респондентов русской национальности, отвечая на вопрос анкеты 2007 г.: «Насколько для Вас лично значима Ваша национальная принадлежность?» указали: “очень значима” и “значима” (по данным опроса 1997 г. эти ответы в сумме составили 58%). При этом удельный вес русской молодежи, считающей для себя свою национальную принадлежность “очень значимой”, составил 48% (в 1997 г. этот показатель, напомним, составил 21%).

“Мало значима” и “совсем не значима”, по результатам опроса 2007 г., их национальная принадлежность соответственно для 9 и 6% русских (практически такими же являются указанные показатели у опрошенной осетинской молодежи и молодежи других вместе взятых национальностей РСО-А). Так же как и у осетин, у опрошенной русской молодежи значительно вырос за прошедшее десятилетие удельный вес затруднившихся ответить на вопрос о значимости для них их этнической принадлежности: если в 1997 г. этот показатель составлял 6%, то в 2007 г. – 11%.

“Очень значима” и “значима” их национальная принадлежность, по результатам опроса 1997 г., была соответственно для 32 и 37% опрошенной молодежи других (кроме осетин и русских) вместе взятых национальностей. При этом соответственно для 19 и 6% респондентов этих национальностей их национальная принадлежность была “мало значима” и “совсем не значима”. По результатам же опроса 2007 г., соответственно 41 и 36% респондентов этих национальностей, отвечая на вопрос о значимости для них их этнической принадлежности, указали: “очень значима” и “значима”. Соответственно 9 и 4% указанной опрошенной молодежи ответили, что для них их национальная принадлежность “мало значима” и “совсем не значима”. Удельный вес затруднившихся однозначно ответить на указанный вопрос составил в данной группе молодежи 10% (в 1997 г. – 6%).

Сравнительный анализ результатов социологических опросов 1997 и 2007 гг. свидетельствует, что указанный период характеризуется значительным ростом доли учащейся молодежи г. Владикавказа, для которой “очень значима” их национальная принадлежность и которую они считают основным фактором этнической самоидентификации. Так, по результатам опроса 2007 г., 76% опрошенной осетинской молодежи, “никогда не забывают о своей национальной принадлежности” и придерживаются мнения, что “человеку необходимо ощущать себя частью своего народа” (в 1997 г. этот показатель составил 68%); 41% осетин на вопрос о предпочтительности для них того или иного образа жизни ответили, что “отдают предпочтение образу жизни только своего народа” (в 1997 г. – 44%). В 2007 г. у опрошенной молодежи русской национальности указанные показатели составили соответственно 62 и 35% (в 1997 г. – 67 и 39%), у опрошенной молодежи других вместе взятых национальностей (кроме осетин и русских) – соответственно 71 и 32% (в 1997 г. – 69 и 35%).

Преобладание этнических установок у опрошенной молодежи г. Владикавказа подтверждается и другими результатами указанных опросов. Так, по результатам опроса 1997 г., удельный вес респондентов-осетин, считающих себя гражданами своей республики, составил 97%, в том числе 69% из них считали себя одновременно и гражданами Российской Федерации. Гражданами РФ указали себя 87% респондентов русской национальности, в том числе 76% из них одновременно назвали себя и гражданами РСО-А.

По результатам опроса 2007 г., удельный вес опрошенной русской молодежи, считающей себя гражданами РФ, остался практически неизменным и составил 89%, в том числе почти 80% из них считают себя одновременно и гражданами РСО-А. Удельный вес респондентов-осетин, считающих себя только гражданами своей республики, несколько сократился и составил 92%. В то же время удельный вес осетинской молодежи, считающей себя одновременно и гражданами РФ, и гражданами РСО-А несколько вырос и составил 74%.

Высокую степень значимости этнического фактора для опрошенного осетинского населения подтверждают и некоторые другие результаты указанных опросов. По результатам опроса 1997 г., удельный вес респондентов-осетин, высказавшихся однозначно против межнациональных браков, был в 2 раза выше аналогичного ответа у русской молодежи – соответственно 12 и 6%. 32% опрошенных осетин отдали предпочтение в браке представителям своей национальности, 14% осетин отметили, что для них национальность в браке не имеет значения при условии соблюдения женой (мужем) другой национальности обычаев осетинского народа; удельный вес респондентов-осетин, для которых национальность в браке не имеет значения вообще, составил 32%.

У опрошенной в 1997 г. русской молодежи последние четыре показателя составили соответственно 11, 12, 59 и 12%. 10% опрошенной осетинской молодежи и 6% опрошенной русской молодежи определить свое отношение к межнациональным бракам затруднились.

Сравнительный анализ результатов указанных опросов свидетельствует, что, несмотря на то, что межэтнические отношения в республике за последние годы не претерпели каких-либо существенных изменений, отношение опрошенной молодежи г. Владикавказа к межнациональным бракам за прошедшее десятилетие несколько изменилось.

Однозначно против межнациональных браков, по результатам опроса 2007 г., высказались 16% осетинской молодежи, 30% респондентов-осетин отдали предпочтение в браке представителям своей национальности. Для 11% опрошенной в 2007 г. осетинской молодежи национальность в браке не имеет значения при условии соблюдения женой (мужем) другой национальности обычаев осетинского народа, а для 30% респондентов-осетин национальность в браке не имеет значения вообще (Особо отметим, что некоторые респонденты, независимо от их этнической принадлежности, отвечая, что “национальность в браке не имеет значения вообще”, назвали при этом отдельные национальности и расы, браки с представителями которых для них полностью исключались). Для 37% осетинской молодежи, по результатам опроса 2007 г., очень важно, чтобы их будущий обряд бракосочетания проходил строго в соответствии с традициями своего народа. Таких установок придерживается и 26% русской молодежи, при этом для многих из них имелся в виду, прежде всего, обряд венчания в церкви. 13% опрошенной осетинской молодежи определить свое отношение к межнациональным бракам затруднились.

Как свидетельствуют результаты опроса 2007 г., несколько иным, как и при опросе 1997 г., является отношение к межнациональным бракам у русской молодежи. Однозначно отрицательно относятся к межнациональным бракам и отдают предпочтение в браке представителям своей национальности соответственно 9 и 15% респондентов-русских. “Национальность в браке не имеет значения при условии соблюдения женой (мужем) другой национальности обычаев русского народа” – так ответили при опросе 2007 г. 10% русской молодежи; для 51% респондентов-русских национальность в браке не имеет значения вообще. 15% опрошенной русской молодежи ответить однозначно на вопрос об их отношении к межнациональным бракам затруднились.

Приведенные результаты указанных социологических опросов отражают рост национального самосознания осетинской молодежи (по крайней мере, декларируемого в ходе опросов), а через него и определенное смещение коллективного сознания осетинской молодежи в пользу этнических, а не общегражданских (российских) ценностей. На фоне роста значимости своей этничности у осетинской молодежи этническая принадлежность для респондентов-русских не имеет столь высокой значимости. Как отмечают многие отечественные исследователи, в сознании русских действуют, по всей видимости, некие механизмы, отождествляющие этническую идентификацию с идентификацией гражданской, общероссийской.

В ходе опроса 2007 г. около 90% респондентов-осетин указали в качестве своего родного языка осетинский. В связи с этим, небезынтересно будет отметить, что по данным Всесоюзной переписи населения 1989 года, осетинский язык назвали родным 98,2% осетинского населения республики [11], а в ходе Всероссийской переписи 2002 года 96,8% осетин республики указали, что владеют осетинским языком (в переписи 2002 года отсутствовал вопрос о родном языке) [12]. Естественно, что считать язык родным и владеть им – это совершенно разные понятия, но в данном случае приведенные показатели дают определенные представления о динамике этнокультурных процессов в РСО-А.

Анализ данных переписей населения и результатов опроса 2007 г. свидетельствует, что указание осетинского языка в качестве родного для значительного числа осетин является скорее декларацией, чем реальным фактом. Высокий уровень этнической самоидентификации опрошенной осетинской молодежи, как правило, никак не подкрепляется ни знанием осетинского языка, ни знанием традиционной и современной культуры своего народа, ни знанием его истории. Уровень владения осетинским населением языком своей национальности и его реальная языковая практика не соответствуют тому уровню знания и применения языка, когда его можно действительно считать родным.

В ходе опроса 2007 г. на вопрос об оценке своего уровня владения языком своей национальности 56% осетинской молодежи указали, что владеют им свободно; 38% респондентов-осетин отметили, что при общении на осетинском языке испытывают трудности различной степени. 73% опрошенной осетинской молодежи, в том числе и свободно владеющих осетинским языком, указали, что при повседневном общении с представителями своей национальности пользуются, в большинстве случаев, русским языком. Область применения осетинского языка у осетинской молодежи ограничена, как правило, общением в семье с представителями старшего поколения. Декларируемое же респондентами-осетинами желание изучать осетинский язык или повышать уровень его знания не подтверждаются реальными действиями в этом плане: только 6% респондентов-осетин, по данным опроса 2007 г., посещали или посещают курсы по изучению осетинского языка.

Неутешительными являются и результаты опроса 2007 г., характеризующие знание осетинской молодежью истории и культуры своего народа. Только около 15% опрошенных респондентов-осетин смогли назвать более 3-х книг по истории и культуре своего народа (не считая учебники). Необходимо отметить, что указание респондентами тех или иных книг не является свидетельством того, что названные книги были действительно ими прочитаны.

Значительным, на наш взгляд, является удельный вес осетинской молодежи, не имеющей никакого представления о национальной (осетинской) художественной литературе. По данным опроса 2007 г., 26% осетинской молодежи не смогли вспомнить названия ни одной книги на осетинском или русском языках, написанной современными осетинскими писателями (“что-то читал, но сейчас не помню” – стандартный ответ большинства респондентов), и не назвали ни одной фамилии современных осетинских писателей (часто назывались отдельные осетинские фамилии в надежде, что среди них окажется писатель с такой фамилией). Отсутствие интереса к национальной (осетинской) художественной литературе опрошенная осетинская молодежь объясняет как недостаточным знанием языка, так и непривлекательностью сюжетов (“неинтересное содержание”/“неинтересные книги”), не задумываясь при ответе о том, как можно составить представление о содержании непрочитанных книг.

В заключение следует отметить, что приоритет этнических ценностей над общегражданскими в коллективном сознании опрошенной осетинской молодежи не является феноменом исключительным. Определенное смещение коллективного сознания в пользу этнических, а не общегражданских ценностей в той или иной степени характерно для всего постсоветского пространства. Основными причинами, обусловившими в последнее десятилетие значительный рост этнического самосознания, являются факторы исторического и этнокультурного характера. Каковы бы ни были причины значительного роста этнического самосознания, этот феномен может иметь крайне противоречивый характер. С одной стороны, рост этнического самосознания и этнической самоидентификации содержит позитивный созидательно-творческий потенциал, с другой – в условиях, когда в стране возобладали ценности далеко не либерально-демократического характера, значительный подъем этнического самосознания может привести к сознательному культивированию исключительности того или иного этноса, послужить питательной средой для манипулирования национальными чувствами и навязывания этническим общностям далеко не этнических, а тем более общечеловеческих ценностей, а также осложнить процесс формирования общегражданских ценностей.
_________________________________________________________________________
[*] Часть работы выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ (№05-03-37300 а/ю).

Дзадзиева Е.А. – научный сотрудник Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований Владикавказского научного центра РАН и Правительства РСО-А.\

Сфера научных интересов: современные этнополитические процессы на Северном Кавказе, современные проблемы молодежи Северного Кавказа.

[1] См.: Чебоксаров Н.Н. Проблема происхождения древних и современных народов // Труды VII Международного конгресса антропологических и этнографических наук. Т.5. – М., 1970. С.748.
[2] См.: Джарылгасинова Р.Ш. Теория этнического самосознания в советской этнографической науке: основные аспекты проблемы // Советская этнография. – 1987. №4. С.11.
[3] Соколовский С.В. Этничность как память: парадигмы этнологического знания // Этнокогнитология. Подходы к изучению этнической идентификации. Вып. 1. – М., 1994. С.10.
[4] См.: Бромлей Ю.В. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. – М.: Наука, 1987. С.14.
[5] См.: Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. – М.: Наука, 1983. С.177.
[6] Тишков В.А. Идентичность и культурные границы // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. – М., 1997. С.19.
[7] См.: Соколовский С.В. Этничность как память: парадигмы этнологического знания // Этнокогнитология. Подходы к изучению этнической идентификации. С.14.
[8] Тишков В.А. Идентичность и культурные границы // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. – М., 1997. С.28.
[9] Тишков В.А. Как преодолеть интеллектуальные провокации? // Независимая газета. – 1997. 18 января.
[10] Опрос 1997 года проведен Центром по изучению межнациональных отношений Института этнологии и антропологии РАН (ИЭА), Центром социологических исследований Московского государственного университета (МГУ) и Владикавказским центром этнополитических исследований ИЭА. Руководители проекта - М. Губогло (ИЭА) и С. Туманов (МГУ). Опрос 2007 года проведен отделом этнополитических исследований СОИГСИ. Руководитель опроса – А. Плиев.
[12] Рассчитано: Итоги Всероссийской переписи населения 2002 года. Т.4, кн.1. Национальный состав и владение языками, гражданство. – М.: Федеральная служба статистики (Росстат), 2004. С.63, 152.

Этно-Журнал / Публикации/