О кавказском происхождении слова

По данным палеоботаники родиной культивированного винограда является регион Восточной Анатолии, Загроса и Закавказья (ср. Лэнг 2004:16, 67). Это не случайно, так как виноград превосходно произрастает именно на почве, удобренной вулканическим пеплом. Слово «виноград» до сих пор ассоциируется в некоторых языках с горным ландшафтом (ср. нем. Weinberg«виноградник» – буквально «винная гора»). Чрезвычайная плодородность почвы, представленной молодыми вулканическими отложениями, является своеобразным «магнитом», притягивающим поселенцев, несмотря на опасность, исходящую от смертоносных «огненных гор». Так, после извержения вулкана Безымянный на Камчатке в 1956 году в местах, где выпал вулканический пепел, резко возросли урожаи овощей.

Вулканическое плато между озером Ван на юге и долиной реки Аракс на севере, сложено в основном эруптивными породами молодого возраста, излившимися из кратеров вулканических массивов Немрут-дага, Сюпхана, Аладага, Тендюрека и Арарата. Указанные вулканы считаются потухшими, однако активность большинства из них, пик которой пришелся на послеледниковый период (начиная с 10 тыс. до н.э.), зафиксирована и в исторически обозримое время. Поэтому закономерно, что семена наиболее древних сортов окультуренного винограда обнаруживаются во время археологических раскопок в горных и предгорных регионах Восточной Анатолии. Кроме того, на северной окраине Загросских гор во время археологических раскопок в населенном пункте Хаджи Фируз Тепе найдены девятилитровые кувшины, датируемые 5400 лет до н.э., со следами виноградного сока на стенках сосудов. Причем, остатки древесной смолы, издревле используемой для консервирования вина, на внутренней поверхности кувшинов свидетельствуют о целевом использовании сосудов именно для выдерживания вина (Phillips 2003:19 ff.).

В Ветхом Завете имеются свидетельства того, что регион вокруг озера Ван с древнейших времен был известен как родина винограда. Примечательно, что Ноев ковчег пристает после Всемирного потопа к суше в стране Арарат (Бытие 8.4), а не к горе Арарат, как в сответствии со сложившейся традицией интерпретируется ветхозаветный текст. Причиной ошибочного толкования является историческое недоразумение: потухший вулкан на границе между Турцией и Арменией (армянское наименование – Масис), был принят европейскими миссионерами и путешественниками за библейскую гору, на которой спасся Ной. Они, по всей видимости, и переименовали ее в Арарат, перепутав географические термины. Очевидно, что топоним Арарат – это один из вариантов произношения наименования государства Урарту, локализуемого в Восточной Анатолии в IX-VI вв. до н.э. (в графике семитских языков краткие гласные звуки не пишутся, так что слово r-r-t в переводах транскрибируется по-разному – Арарат, Урарту и т.д.).[1] Спасшийся после потопа благодарный Ной первым делом приносит жертву богу и сажает виноград. Таким образом, первым виноградарем был ветхозаветный Ной и родиной винограда следует считать горную страну Урарту[2]. Развалины крепости Тушпа – древней столицы государства Урарту – до сих пор можно видеть на восточном берегу озера Ван. Межгорная впадина Вана, почти со всех сторон окруженная вулканическими массивами и покрытая пеплом из извержений молодых вулканов, являлась в древности своеобразной «райской долиной», в которой на удобренной вулканическим пеплом почве буйно произрастал виноград и другие дикорастущие фруктовые деревья[3]. Имеются сведения о том, что вино из Урарту высоко ценилось и экспортировалось в такие отдаленные страны, как Египет. Древнегреческий историк Геродот сообщает, например, о торговцах вином из Армении (название, окончательно сменившее топоним Урарту с VI века до н.э.), которые на судах, груженных вином, спускались по рекам в Вавилонию. О высокой ценности и популярности вина свидетельствуют следующие эпизоды из древнего текста: для каждой новой партии вина, отправляемой вниз по рекам, сооружались специальные суда, которые после доставки товара в порты южной Месопотамии разбирались, и торговцы возвращались на родину на ослах (Геродот. История. I, 194). На богатство сельскохозяйственных угодий Урарту (некоторые источники указывают на наличие здесь более 40 сортов винограда) и его неисчислимые запасы вина указывается также в древнеассирийских летописях, повествующих о захватнических походах Саргона II в горные регионы Урарту. Интересный для этнолога факт: в остатках складских помещений, раскопанных археологами среди развалин урартских городов, хорошо сохранились огромные глиняные кувшины для хранения вина, идентичные тем, которыми и по сей день пользуются виноделы в Грузии[4].

В связи с распространеним ислама начиная с 7-го века на территории современного Азербайджана и Дагестана, позднее на всем Северном Кавказе, культура виноделия не получила здесь такого развития, как в соседней христианской Грузии.

Что касается Армении, то виноделие здесь приобрело особый профиль со специализацией на производстве крепких вин на основе виноградного спирта. До заселения в древности (начиная с VI в. до н.э.) предками индоевропейцев-армян горной зоны Восточной Анатолии, в этих регионах проживали близкородственные между собой народы, говорившие на хуррито-урартских языках, генетическая близость которых к современным северовосточнокавказским языкам (нахско-дагестанская группа: чеченский, аварский, даргинский, лакский, лезгинский и др.) считается в среде российских ученых доказанной. Российские специалисты полагают, что хурритский и уратский языки, частично сохранившиеся в виде надписей на глиняных табличках и камне, являются ответвлениями массива древних языков, называемых в соответствии с современным ареалом распространения северовосточнокавказскими[5]. В этногенезе армян, вытеснивших или ассимилировавших в своей среде носителей этих языков, хурриты и урарты сыграли важную роль, что отразилось в характерных особенностях языка, мифологии, народных промыслов и культуры армян, совершенно чуждых остальным индоевропейским народам (ср. Лэнг 2004:126-130).

Интересным является следующее обстоятельство: слово, обозначающее понятие «виноградное вино», не является исконным в индоевропейских и семитских языках и было ими в древности заимствовано из неизвестного языка, родиной которого считается регион между Средиземноморьем и Кавказом [ср. лат.vinum «вино», vinea «виноградник», арм. gini, греч.(f)ojnos, нем. Wein, араб. wajnun, ивр. jajin и т.д. «вино»].[6] В клинописных источниках на самом древнем из известных науке индоевропейских языков – хеттском (язык соседей хурритов, иммигрировавших на территорию Анатолии в начале 2-го тысячелетия до н.э.) – сохранилось слово wijana «вино» (Tischler 2001). Это слово из языка индоевропейских соседей хурритов, иммигрировавших в Анатолию в начале 2-го тыс. до н.э., почти идентично местному названию государства Урарту – Biaini/Biani/Wiani. Такое «совпадение» представляется неслучайным, хотя могут возникнуть некоторые сомнения хронологического порядка – упоминания об Урарту/Бийаини появляются в источниках на несколько столетий позже исчезновения хеттов с исторической арены. Однако, государственные образования или этнические объединения начинают свое существование не с момента их отражения в источниках.

Немаловажным обстоятельством, которое проливает свет на историю исследуемого понятия, является тот факт, что вино с древнейших времен использовалось в культовых и магических ритуалах. В фольклоре и культуре многих народов (в том числе и славян) сохранился целый ряд лексических оборотов и традиционных норм, которые свидетельствуют об отождествлении в древности вина с кровью человека или божества. Болгары, например, говорят: «Вино – кърв дава» (вино дает кровь). Сербы в день Усекновения главы святого Иоанна Крестителя не пили и не ели красного винограда, «чтобы не пить кровь святого Иоанна». Использование вина в ритуале причастия объясняется в сербских легендах следующим образом: решив сотворить виноградную лозу, бог отрезал кожу на своем мизинце, и из крови, капнувшей на землю, выросла лоза. Не случайно в христианской традиции, более других монотестических религий впитавшей в себя древние языческие ритуалы оседлых земледельческих народов, вино считается «кровью Божьей» (ср. слова Иисуса Христа, взявшего чашу вина и сказавшего: «сие есть кровь моя», Матф., 26, 28). Многое свидетельствует в пользу того, что под «древом познания» из ветхозаветного рассказа о земном рае следует понимать именно виноградную лозу, а под запретным плодом – виноград, перебродивший сок которого – вино – в древности отождествлялся с сексуальностью и плодородием[7]. Вино как символ крови отмечено и в Ветхом Завете: Книга Бытия (49.11) настаивает относительно вина на определении «кровь виноградных ягод», а Второзаконье (32.14) говорит о «крови гроздьев».

Наиболее ранние свидетельства данного феномена были обнаружены в хеттских ритуалах и текстах присяги воинов, причем совершающий обряд возлияния вина восклицал: «это – не вино, это – кровь ваша» (Токарев 1998, т.1:236). Именно важная роль вина и связанных с ним ритуальных оргий в традициях языческих культов, а не только вред пьянства для здоровья людей, послужила, вероятно, главной причиной осуждения потребления вина в исламе (ср. «вакханалия» – от имени бога вина Вакха/Бахуса у древних римлян, продолживших соответствующую традицию культа бога вина Диониса у древних греков). Общеизвестной является выдающаяся роль хурритской религиозной традиции при дворе хеттских монархов (Guterbock 1954.), поэтому можно предположить, что соответствующий термин, обозначавший «вино», наряду с целым рядом других культовых понятий и ритуальных процедур, был заимствован хеттами у хурритов (как позднее армяне заимствовали некоторые термины из языка урартов).[8]

Обратимся теперь к Восточному Кавказу: именно здесь, в среде родственных хуррито-урартскому языков кавказских горцев кроется, возможно, разгадка секрета происхождения наименования вина. В лексике большинства лезгинских языков (лезг. и-ви/ви, таб. и-фи «кровь» и т.д.), а также в некоторых языках аварской подгруппы (авар. би «кровь», кар. би-чIа «кровоподтек», авар. би-дул тушман, чам. би-дуло, цез. би-дулав «кровник», цез. би-ра «запекшаяся кровь», гин. би-ша «вена») мы находим положительный ответ на вопрос: находит ли предполагаемое соответствие понятий «вино» и «кровь» лингвистическое подтверждение (ср. также бацб. ве, уд. фи «вино», фи-ней «винный»). Чередование звуков «в» и «б» в в родственных между собой словах является широко распространенным явлением в кавказских языках, поэтому нельзя отрицать возможности происхождения наименования вина от восточнокавказского корня ви, исконно означавшего «кровь».[9]

На северовосточнокавказской основе можно объяснить и компоненты в слове «вино» (*wain < *wian, ср. хетт. wijana «вино», урарт. Biaini/Biani «Урарту»), где элемент „-(a)n“ является окончанием родительного падежа или адвербиальным окончанием после корня „wi“ (ср. лезг. фу «хлеб» – фу-ан «хлебный»). Таким образом, слово *wian (предполагаемое исходное слово, из которого произошло наименование вина и название государства Урарту) означало первоначально «кровяной, похожий на кровь» (в отношении вина) и «винный, богатый вином» (применительно к Урарту, древнее название которого Biaini, возможно, сохранилось в названии озера Ван). Из родственного северовосточнокавказским языкам хурритского диалекта этот культурный термин вместе с самим продуктом был «экспортирован» в другие регионы и языки мира. Древнейшими «импортерами» вина и его наименования из горных областей Загроса и Восточной Анатолии являлись, по всей вероятности, шумеры, народ неизвестного происхождения, заселивший нижнюю Месопотамию начиная с конца 4-го тыс. до н.э. В языке шумеров понятию «вино» соответствует шумерограмма GESTIN, звуковым эквивалентом которого является слог wi-, соответствующий древнему наименованию крови в северовосточнокавказских языках.[10]

Семантические сдвиги в родственных понятиях – явление, широко распространенное в среде кавказских языков, поэтому предложенную на примерах северовосточнокавказской лексики этимологию термина «вино» нельзя отвергать на том основании, что понятие «кровь» в хурритском языке засвидетельствовано в виде cur-gi/cur-ki. Во-первых, нам неизвестно, каким словом обозначалась кровь в урартском, да и в самом хурритском данное обозначение крови могло быть диалектным[11]. Во-вторых, и эта хурритская лексема находит свое соответствие в северовосточнокавказских языках – ср. чеч., инг. цIий, бацб. цIейг «кровь» (пранах. *цIеги), лезг. цIигел «быть страстно (пламенно) влюбленным»[12], лезг. цIарнах, рут. цIирух «лишай, проказа, кровоточащие незаживающие высыпания на теле» и т.д.. В основе этого ряда лежит северовосточнокавказский корень, исконно означавший «огонь» (ср. чеч. цIе, авар. цIа, анд. цIа, цез. цIи, лак. цIу, дарг. цIа, лезг.цIай, хин. чIя «огонь», в некоторых из этих языков с параллельным значением «лихорадка») с семантическим переходом в некоторых языках в значения «красный» (в том числе «красные высыпания или кровоточащие болячки на коже»), «кровь» и т.д. (ср. выше хурр., чеч., инг., бацб. Обозначения крови, чеч. цIен, инг. цIе, бацб. цIеге «красный», цез. цIуда «красный» и т.д.). В некоторых дагестанских языках наблюдается обратная тенденция – здесь понятие «кровь» происходит от слова «красный» (ср. крыз. иреж, буд. ирд, кар., тинд. гьери, багв. гьер, ботл., год. гьири «кровь» и т.д.), так что при изучении соответствующих лексических феноменов наряду с фонетическими закономерностями обязательно следует учитывать семантическую «чересполосицу», столь характерную для родственных терминов в кавказских языках.[13]

Другим, на первый взгляд, «слабым местом» предлагаемой этимологии является то обстоятельство, что во многих кавказских языках, в отличие от приведенных выше бацбийского и удинского вариантов, понятие «вино» обозначается словами, не имеющими отношения к наименованию крови или кровеносных сосудов: ср. чеч. чагар, авар. чагир, лезг. чехир и т.д., которые считаются заимствованиями из восточных языков (напр. иранских или тюркских, ср. также ивр. sekar «крепкий хмельной напиток» в отличие от jajin «виноградное вино»). В основе этого «кочующего термина», корни которого уходят в глубокую древность (ср. аккад. sikaru «хмельной напиток»), лежит слово, первоначально означавшее пиво или другой хмельной напиток, приготовленный из злаков[14]. Отсутствие в большинстве северовосточнокавказских языков исконного термина, обозначающего понятие «виноградное вино» при наличии исконных терминов, означающих «виноград», можно объяснить следующим образом: в связи с запретом употребления вина, вызванного исламизацией Дагестана и Чечни, древнее обозначение виноградного вина, которое было созвучно со словом «кровь», вайнахами и дагестанцами было утрачено вместе с утерей традиции производства самого продукта[15] и сохранилось, как и следовало ожидать, лишь у народов, которые не были исламизированы и продолжали выращивать виноград с целью производства вина (ср. бацб. ве, уд. фи «вино»).[16] У остальных народов функцию наименования вина позднее приняло на себя слово, которое вместе с самим продуктом вошло в обиход в относительно недавнее время из соседних к Кавказу регионов.

В заключении хотелось бы обратить внимание на следующий феномен: северовосточнокавказское слово ви «кровь» (> «вино»)[17] перешло в индоевропейские языки не только как термин «вино», но, по всей видимости, и в своем первоначальном значении: лат. vena «кровеносный сосуд» (ср. лат.venucula «сорт винограда»); vindicta > ит. vendetta, англ. vengeance «кровная месть», русс. вина, латыш. vaina «проступок, ответственность за совершенное преступление» (в исконном значении, несомненно, «ответственность за кровопролитие», ср. лезг. ивидихъ иви, авар. бидухъ би «кровь за кровь», лезг.ивид гьахь, авар. бидул хIакъ «штраф, долг за кровь», ср. также русс. вира«штраф за нанесение увечья, кровопролитие», в семантическом отношении также нем. Bluttater «убийца» – буквально «виноватый в кровопролитии»).

Одним из примеров соответствующих семантических и этимологических переплетений является также образ богини садов и любви в римской мифологии – Венеры (лат. Venus), имя которой, несомненно, также связано с древним обозначением вина. Традиционно праздники Венеры[18] отмечались 1-го апреля и 19-го августа, что совпадает со временем начала сева и сбора винограда на Аппенинах (апрель-май и август-сентябрь, ср. лат. vinndemia«сбор винограда», фриул. mes de vendemia «сентябрь»).[19] Не случайно и то, что супругом Венеры – древнейшего божества доиндоевропейского (этрускского) населения Апеннин – является бог огня Вулкан (лат. Vulcanus) – заимствованный у этрусков мифический образ (этр. Velxanu), эквивалентом которого в греческой мифологии является бог подземного огня Гефест. Связь богини виноградников с богом вулканов является аллегорическим отображением соответствующих наблюдений и реальной действительности, о которой говорилось в начале данной статьи.

Следует учесть, что большинство из указанных выше слов из индоевропейских языков не являются в них исконными, так как не имеют достаточного обоснования на индоевропейской базе. Хотя реконструировать пути заимствований и восстановить картину древних языковых контактов[20] в связи с большой временной отдаленностью и широкой распространенностью соответствующих терминов не представляется возможным, можно констатировать, что исходной отправной точкой терминов, связанных с виноделием и другими сельскохозяйственными навыками, является регион древнейшего земледелия в предгорьях Восточной Анатолии, Закавказья и Загроса – прародина народов, называемых сегодня кавказскими, откуда соответствующая аграрная терминология и характерные культы распространились в другие регионы. Материал кавказских языков является при этом своего рода ключом к пониманию мотивации соответствующих наименований и их этимологии. 

 

Сокращения, принятые в статье:

авар. – аварский, агул. – агульский, аккад. – аккадский, анд. – андийский, араб. – арабский, арм. – армянский, арч. – арчинский, ахв. – ахвахский, багв. – багвалинский, бацб. – бацбийский, буд. – будухский, букв. – буквально, гин. – гинухский, греч. – греческий, груз. – грузинский, дарг. – даргинский, диал. – слово, зафиксированное в отдельных диалектах, ивр. – иврит, инг. – ингушский, ит. – итальянский, кар. – каратинский, лак. – лакский, лат. – латинский, латыш. – латышский, лезг. – лезгинский, нем. – немецкий, пранах. – пранахский, русс. – русский, рут. – рутульский, таб. – табасаранский, тинд. – тиндинский, уд. – удинский, урарт. – урартский, фриул. – фриульский диалект итальянского языка, хварш. – хваршинский, хетт. – хеттский, цез. – цезский, чам. – чамалинский, чеч. – чеченский, шум. – шумерский, этр. – этрусский.

 И. Гаджимурадов – геолог (Бакинский университет), сфера интересов: вопросы кавказской этнографии и лингвистики, а также истории мифологии и религии. В наст. время проживает в Германии (город Бонн). 
[1] Подверждением тому, что под наименованием Арарат подразумевалась не гора, а, несомненно, территория государства Урарту, является упоминание «земли Араратской», где нашли убежище сыновья ассирийского царя Сеннахирима после убийства своего отца (4-я книга Царств, 19.37). Урарту был непримиримым соперником Ассирии на политической арене переднеазиатского региона, поэтому неудивительно, что беглые мятежники рассчитывали на благосклонность именно со стороны местной династии. Еще более убедительным свидетельством предложенного толкования топонима Арарат служит библейское повествование о покорении Вавилона, где среди противников вавилонского царства приводится название «царства Араратского» (Иеремия, 51.27). 
[2] По одной словенской легенде человек спасся от потопа, забравшись на лозу, доросшую до неба. Украинские легенды связывают известные проявления в поведении подвыпивших людей с тем обстоятельством, что Ной для поливки своего виноградника использовал кровь льва, обезьяны и свиньи (ценные сведения о роли вина в культуре древних славян, использованные при подготовке данной статьи, содержатся в этнолингвистическом словаре «Славянские древности», изданном в Москве под редакцией Н.И. Толстого в 1995 году).
[3] Интересной параллелью является здесь обозначение рая в современных дагестанских языках, со всей очевидностью указывающих на плодородную долину реки Алазани в Грузии – центр кавказского виноделия – ср. авар., анд., цез., лак., дарг. алжан, арч. алшун «рай, райский сад».
[4] Примечательно, что название этих сосудов в урартском – aqarqi – созвучно с соответствующими терминами в северовосточнокавказских языках, ср. лезг. каркун «глиняный кувшин для хранения жидких и сыпучих продуктов», кап., багв. гургун «кувшин». Название другого (более малоемкого) сосуда для хранения жидкостей, засвидетельствованное в урартском языке – t·irusi, также имеет соответствия, например, в лезгинских языках – рут. тIурч/тIурыш «сосуд для жидкостей, черпак» (ср. Diakonoff &Starostin 1986:27).
[5] Сомнения, высказанные по этому поводу после публикации соответствующего труда Дьяконова и Старостина (Diakonoff &Starostin 1986) в специальных европейских изданиях (Schulze 1987 и др.) объясняются принципиально разными подходами европейской и российской лингвистических школ к решению вопросов кавказистики. Здесь можно лишь сказать, что европейские лингвисты основываются на методике, разработанной на изучении индоевропейских языков, совершенно непригодной для решения проблем кавказского языкознания, чем отчасти и объясняется характерный для современного европейского кавказоведения поверхностный подход к тематике древнейших связей между современными кавказскими и так называемыми «вымершими» языками Передней Азии.
[6] Что касается внутри-индоевропейской этимологии слова «вино», которое предлагается частью филологов и возводится ими к реконструированному праиндоевропейскому названию виноградной лозы *woino-, основанному на понятии «вить, извиваться», то она неубедительна, так как не объясняет соответствующие семитские наименования и неубительно в семантическом отношении (в природе множество вьющихся растений, а здесь речь идет именно о мотивации наименования особого продукта, специфическое культурологическое значение которого показано в данной статье и прослеживается с древнейших времен). Интересным моментом, подтверждающим неисконный характер термина в индоевропейских языках, является отмечаемый в этимологических словарях факт, что это слово в соответствующем значении засвидетельствовано кроме семитских лишь в западноиндоевропейских и не встречается в арийских языках (Vasmer 1976). Логично также предположение, что древнейшее наименование вина должно возникнуть там, где локализуется появление самого растения и продукта из него – т.е. в Закавказье – родине нынешних кавказоязычных народов. 
[7] На этом фоне становится более понятной и подоплека сюжета грехопадения Евы, соблазнившейся запретным плодом. Вкусив виноград (отведав пьянящее вино), Адам и Ева «познали» друг-друга, т.е. открыли для себя неведомую дотоле сексуальность (женский оргазм? – ср. традицию «обрезания» молодых женщин в некоторых африканских и азиатских странах). С этим древним сюжетом, возможно, связаны и всевозможные магические ритуалы, непосредственно связанные с вином и виноградом и направленные на устранение бесплодности у женщин и импотенции у мужчин. Например, у западных славян отваром лозы мылись бездетные женщины, желающие забеременеть. Кроме того, существовало поверье, что мужчине при импотенции может помочь ритуал развязывания запутавшихся виноградных лоз. 
[8] В языке и культуре индоевропейцев-хеттов имеется также целый ряд элементов, заимствованных ими у автохтонного населения Анатолии – народа, называемого в источниках hatti (этноним, который после прибытия индоевропейских групп стал применяться для обозначения основанного пришельцами мощного автократического государства). Язык народа хатти (другое наименование для различения с индоевропейцами-хеттами – протохатти), по предположению некоторых российских филологов также относился к северокавказским языкам и сопоставим с языками абхазо-адыгейской группы (Дунаевская 1960).
[9] Ср. лезг. виш, рут. веш «сто» – анд. бешонугу, цез. бишон «сто»; рут. вирыгъ, буд. вирагъ «солнце» – авар. бакь, цез. бук «солнце»; лезг. варз, таб. ваз «луна» – анд. борцIи, цез. буци «луна», лезг. вил «глаз» – авар. бер «глаз» и т.д.. Сомнения относительно фонетической несовместимости звуков «ф» и «в» в случае северовосточнокавказских (напр. лезгинских) языков несостоятельны, так как чередование этих звуков здесь достаточно распространено и свидетельствует о древности этого феномена (ср. таб. и-фи – лезг. и-ви/ви – уд. фи «кровь», таб. фуж – лезг. вуч – агул. фиш – рут. виш «кто», лезг. йифиз – диал. ивиз «вечером» и т.д.).
[10] Термин ges-tin «вино» переводится с шумерского языка в соответсnвии со сложившейся традицией как «дерево жизни» (ср. Delitzsch 1881:149), что подтверждает предположение о тождественности библейского древа жизни (и познания) и виноградной лозы (см. выше в тексте, а также прим. 7). Древнейшая символика такого отождествления достаточно прозрачна: красное вино приравнивалось к крови человека и божеств, что и отразилось на фонетике и семантике соответствующих терминов (см. соответствующие места в тексте). 
[11] Кроме того, в текстах хурритоязычных архивов из столицы государства хеттов – Богазкея, зафиксированы слова с элементом wi- в начале слова (wini, winamu/binanuma и т.д., ср. Laroche 1980), значение которых пока неизвестно. Можно надеяться, что дальнейшая работа над соответствующими клинописными текстами позволит выявить недостающие звенья в этимологической цепи приведенных терминов. 
[12] Сюда относится и лезг. цIиг «середина какого-либо времени года», первоначально лета, причем, лезг. гатун цIиг «середина лета» означало раньше «летнее пекло» (т.е. «самое жаркое – букв. огненное – время лета»).
[13] Прасеверовосточнокавказский корень со значением «красный», который в реконструированном виде первоначально звучал приблизительно как *hira, также находит свое соответствии в хурритском языке – ср. хурр. hiyari «золото». Фонетически и семантически к этому ряду относятся также лезг. яру «красный», яр «заря; праздник весны, богиня весеннего плодородия», рут. ирды, таб. уьру «красный», таб. диал. гьир «утро», чеч. ?уьйрие «утро», анд. гьир «медь» (< «красная медь») и т.д. Этот древнейший общесеверовосточнокавказский корень с исходным значением «красный, заря, начало весны» (с семантическим переходом в «золото, красная медь», частично также «кровь», см. ниже) отражается, возможно, также в древнемесопотамских обозначениях меди (ср. шум. urudu, аккад. eru «медь») и сохранился до сих пор в виде субстратных «островков» в некоторых древних и современных европейских языках (ср. русс. ярый, яркий, Ярила, греч. hieros «священный», лат. aurum «золото» и т.д., см. также статью И.Гаджимурадова «Была ли у дагестаноязычных народов в древности своя письменность?» в архиве журнала www.ethnonet.ru за май 2004 года). 
[14] В языке семитоязычных аккадцев этот термин также не исконный и был, по всей вероятности, заимствован из языков дошумерских земледельческих народов, в которых он означал исходный продукт – один из видов злаков (ср. лезг. чIахар «крупа», таб. чIихир «крупа, молотая полба», рут. чIихяр «крупа, отруби», багв., тинд., чам., хварш. чакар «пшеница, кукуруза», ахв. чакиру «кукуруза»). Подобный семантический сдвиг наблюдается и в некоторых современных языках (ср. нем. Korn «зерно» > Korn «водка»). Предположение о неисконном происхождении вышеуказанного термина в аккадском подтверждается наличием целого ряда других заимствований из сферы ремесленной и земледельческой лексики автохтонных языков в шумерском и аккадском, а также тем обстоятельством, что и в самом аккадском этот термин, вероятно, первоначально переводился как «вид растения» (ср. аккад. sakiru предположительно «белена», von Soden 1974). 
[15] Продолжение производства винограда для получения кишмиша в некоторых регионах не может здесь приниматься во внимание, так как культивация винограда для производства вина является особой традицией, часто неразрывно связанной с религиозным культом, для сохранения которой необходимо наличие соответствующей культурной среды. Так, например, у абхазцев и грузин распитие вина сопровождается хоровым пением, являющимся отголоском древнейших языческих ритуальных песнопений, ставших позже частью христианской литургии. Неслучайно поэтому, что даже некоторые припевы соответствующих застольных песен повторяют древнехурритские и древнехеттские лексические элементы, встречающиеся в клинописных текстах. Еще один характерный момент, который нельзя обойти вниманием: несмотря на очевидную историческую этническую близость с грузинами и абхазцами, мужское хоровое пение и культ вина у дагестаноязычных народов полностью отсутствует, что, несомненно, связано с сильным влиянием на культуру Дагестана исламской религии (ср. Гамзатов 1991:15). О том, что хоровое пение в древности было распространено и в Датестане, свидетельствуют реликты женского коллективного пения (напр. хоровая песня «Перизада» у лезгин и т.д.). Особо прочными позициями ислама в Дагестане объясняется также то обстоятельство, что, в отличие от народной традиции в Грузии (эпос об Амирани) и в центральной и западной части Северного Кавказа (сказания о нартах), в Дагестане значительно хуже сохранились древние эпические циклы (напр. баллада об Инжалупе у даргинцев, эпос о герое Шарвили у лезгин и т.д.). 
[16] Возможные ссылки на то, что засвидетельствованные в языках христиан – бацбийцев (нахская подгруппа) или удин (лезгинская подгруппа) – термины «ве» и «фи» являются заимствованными (напр. из грузинского), не имеют под собой основания (ср. груз. гъвино «вино», но венахи «виноградник»), так как мы здесь имеем дело с теми же фонетическими вариантами, которые совершенно четко прослеживаются в лезгинских наименованиях крови (лезг. и-ви/ви – таб. и-фи). Причем, особенности ряда грузинских терминов виноделия (в том числе некоторых наименований сортов винограда) свидетельствует, наоборот, об их происхождении из северовосточнокавказских языков, распространенных в древние времена в Восточной Грузии (Иверии) – колыбели грузинского виноградарства. Здесь следует сказать и о том, что термин ве-нах-и имеет достаточно прозрачную нахскую (бацбийскую) этимологию и означал первоначально «виноградарь» (букв. «народ виноградарей», ср. самоназвание чеченцев и ингушей вей-нах, который традиционно переводится как «мы-народ»). Предложенное новое толкование этнонима является очередным подтверждением несомненных особо тесных связей между вайнахами и древними урартами, самоназвание которых бийаинили, возможно, также первоначально означало «виноградарь, винодел»).
[17] Предлагаемые в словарях этимологии северовосточнокавказских слов «кровь» (ср., Nikolayev, Starostin 1994, см. также соответствующую базу данных в интернете: http://starling.rinet.ru) должны быть откорректированы, так как они контаминированы корнями, не относящимися к древнему наименованию крови (> вина) в этих языках. Проблематичной представляется также постулированная в этом, несомненно, особо ценном справочнике идея происхождения лезгинских обозначений крови из прасеверовосточнокавказской основы, означавшей первоначально «вино» (логичнее предположить обратное). Читателям, интересующимся сравнительной лексикой кавказских языков, можно было бы также порекомендовать справочники с тематическим обзором лексики (напр. Климов, Халилов 2003). При пользовании указанным словарем следует, однако, учитывать, что их составители игнорируют несомненные генетические связи хуррито-урартских языков с северовосточнокавказскими и ряд исконно кавказских терминов принимают за заимствованные из соседних некавказских языков, материал которых не позволяет привести какую-либо этимологию указанных терминов.
[18] Праздники, посвященные Венере, именовались по-латински Veneralia (ср. лат. veneratio «чествование», что было связано с древним хуррито-хеттским ритуалом принесения богам пожертвований в виде вина, выливаемого перед изображением соответствующего божества). 
[19] При сравнении дат здесь следует учитывать и реформы римского календаря. Приблизительно в эти же сроки римлянами отмечались и винные праздники (лат. Vinalia), причем, имеются сведения о том, что эти праздники первоначально были посвящены богине Венере, культ и имя которой у доиндогерманских автохтонных жителей Апеннин были неразрывно связаны с виноградом и продуктом из него – вином. 
[20] Например, в некоторых языках указанные феномены могли быть результатом проявлений языкового субстрата, а не заимствований из соседних языков. 

Литература

Delitzsch F., Wo lag das Paradies? Leipzig 1881.
Diakonoff I.M.&Starostin S.A., Hurro-Urartian as an Eastern Caucasian Language, MSS Beiheft 12 N.F., Munchen 1986
Guterbock H. G., The hurrian Element in the Hittite Empire, Cahiers d’Histoire Mondiale 2, 1954
Laroche E, Glossaire de la langue hourrite, Paris 1980.
Nikolayev S.L., Starostin S.A., A North Caucasian Etymological Dictionary, Asterisk publishers, Mosсow 1994.
Phillips R., Die gro?e Geschichte des Weins, Frankfurt/New York 2003.
Schulze W., Diakonoff and Starostin, Hurro-Urartian, Kratylos, 1987.
von Soden W., Akkadisches Handworterbuch, Wiesbaden 1974.
Tischler J., Hethitisches Handworterbuch, Innsbruck 2001.
Vasmer M., Russisches etymologisches Worterbuch, Heidelberg 1976.

Гамзатов Г. (ред.), Традиционный фольклор Дагестана, Москва 1991.
Дунаевская И.М., О структурном сходстве хаттского языка с языками северозападного Кавказа, «Сборник в честь И.А. Орбели», Москва-Ленинград 1960.
Климов Г.А., Халилов М.Ш., «Словарь кавказских языков: сопоставление основной лексики», Из-во Вост. лит., Москва 2003.
Лэнг Д., Армяне, перевод с английского Е.Левиной, Москва 2004.
Токарев С.А. (гл. ред.), Мифы народов мира, под. ред., Москва 1998.
Толстой Н.И. (ред.), «Славянские древности», Москва 1995.