Самоубийство, как обычай и ритуал в традиционном китае (на примере средневековых государств северного китая)

В этой статье рассмотрены обычаи «самоубийства вдов», интронизации правителя и другие средневековые обычаи кочевых народов к северу от Китая, когда суицид играл роль социально важного, подкрепленного обычаем регулятива, призванного балансировать столкновение интересов отдельных личностей и семейно-родовых (общественных) коллективов.

Cуицид – одна из вечных проблем человечества, равная по возрасту самому человечеству. Разные классификации и типологии суицидов делят их на эгоистичные и альтруистичные, истинные и аффективные, экзистенциальные (ритуальные), демонстрационно-шантажные (протестные), конфликтные и пр.

Как правило, негативная оценка суицида преобладала над позитивной оценкой этого явления, в течение всей известной человеческой истории. Вместе с тем, когда суицид выступал не патологией, а санкционированным обычаем (регулятивом), его оценка в обществе была чаще нейтральной, либо даже позитивной. Примером служат древние племена скандинавов, с их обычаем альтруистичного суицида стариков, избавлявшего род от непосильных забот о дряхлеющей старости, или готы, с их священной «скалой предков», с которой кидались из страха перед естественной смертью. Обычаи суицида стариков, во имя физического выживания потомков, бытовали у древних народов Сибири и в Японии (фильм «Легенда о Нараяме» [1]). Признаком высшей добродетели считались самоубийства благочестивых вдов в старом Китае. Временами суицид оценивался не только позитивно, но и эстетизировался (ритуал «харакири» в Японии, «сати» в Индии).

Немалую долю социально регламентированных суицидов составляли добровольные уходы из жизни, после смерти «правителя», когда жены и слуги были обязаны разделить участь господина и сопроводить его в загробный мир. Самоубийства вдов во многих странах считались признаком истинной любви к мужу и доказательством их верности. В Китае этот обычай бытовал около 1,5 тысяч лет, вплоть до 20 в. В Индии обычай сати (самосожжение вдовы вместе с телом мужа) был обязательным ритуалом вплоть до 19 в. Самоубийство женщин, ради сохранения своей чести и во избежание насилия и позора также фактически предписывалось общественными нормами поведения. Несколько особняком стоял обычай самоубийства матери наследника престола (условно – матрицид). Не имея явных аналогий у других народов, этот специфичный обычай сложился у кочевой народности сяньби, вожди которой покорили в IV в. север Китая, основав династию Северное Вэй (386-534).

В целом, как социальный регулятив, суицид не сводился к простому самоубийству, а мог иметь несколько релятивных, по убыванию тяжести, типов: истинное самоубийство, членовредительство (символический суицид), попытка (имитация попытки) суицида, высказывание суицидных намерений и ритуальный псевдо-суицид (отказ от реального суицида и членовредительства, ритуальная подмена или «обман смерти»). При этом каждый тип имел свой смысл и отвечал определенным ситуациям. Приведем ниже несколько иллюстрирующих примеров из истории северных народов Китая.

1. Истинное самоубийство. Реальные случаи матрицида в Северном Вэй. [2]

Биография императрицы Лю, матери будущего императора Тай-цзуна (Тоба Сы, 409-423), сообщает: «В Вэй существовал древний обычай: если во внутреннем [императорском] дворе рождался сын, которого намеревались возвести в наследники престола, [то] его мать предавали смерти. В последние годы [правления императора] Тай-цзу императрица, по древнему закону, была умерщвлена. [3] Краткое описание одного из случаев применения этого обычая описан в биографии императрицы Ли, матери императора Сянь-цзу (Тоба Хун, 465-471). Согласно этому описанию: «Во втором году [эры правления] Тай-ань ( 456 г . — В.Г.) Вдовствующая императрица (т.е. мачеха правящего императора и «бабка» наследника престола — В.Г.) распорядилась [поступить] согласно древнему порядку. Приказала императрице (матери наследника — В.Г.) написать всем находившимся на юге [ее] братьям, а также призвать сводного брата [Ли] Хунчжи, чтобы вверить [ему] все [эти послания]. Перед [вечной] разлукой [императрица Ли] помянула каждого из [своих] братьев и тут же, ударяя себя в грудь, горько зарыдала. Вслед за этим приняла смерть…» [4]

Самое раннее упоминание об обычае матрицида в династийной истории «Вэй шу» относится к первому десятилетию V в. н. э., а самое позднее упоминание о нем относится к 515 г . За эти сто с небольшим лет в Северном Вэй сменилось восемь заранее назначенных наследников престола. При этом, судя по «Вэй шу», обычай официально приводился в исполнение, по крайней мере, четырежды. Еще в нескольких случаях матрицид мог быть задействован скрытно. Например, мать наследника Гун-цзуна (Тоба Хун, 451) умерла в год его рождения (428), хотя в «Вэй шу» нет прямых сведений о ее насильственной смерти. Мать императора Гао-цзуна (Тоба Чжунь, 452-465) умерла всего через месяц после его воцарения в 452 г ., вероятнее всего, став жертвой тайного убийства. Императрица Гао, мать императора Ши-цзуна (Юань Кэ, 499-515) внезапно скончалась в 497 г ., всего за месяц до назначения ее сына законным наследником. Смерть в 507 г . императрицы Юй, матери старшего сына [5]императора Ши-цзуна, также могла быть случаем нелегального матрицида. Наконец, императрица Ху, мать императора Су-цзуна (Юань Юй, 515-528) была избавлена от смерти намеренно, вопреки древнему обычаю. Иными словами, обычай использовался достаточно регулярно, в течение почти всего существования северовэйской династии в Китае.

Судя по всему, матрицид сяньбийцев восходил к системе предписанных дуальных или круговых браков, присущей многим первобытным народам, и был экстремальной защитной реакцией на табуированные (непредписанные) браки, угрожавшие сменой исконных принципов коллатерального родства и лествичного наследования. При передаче власти между поколениями суицид чужеродной матери наследника престола исключал узурпацию власти ее консортным кланом и, одновременно, утверждал легитимность нового наследника, нередко усыновлявшегося доминирующим консортным кланом. [6]Судя по фактам истории, альтернативой внешне жестокому обычаю матрицида могло быть куда более кровавое истребление реальных и потенциальных наследников (ярчайший пример – Османская империя), [7] и даже крах исконных брачно-родовых союзов.

Попытки некоторых иностранных китаеведов отрицать естественную природу обычая матрицида, ссылаясь на отсутствие ранних упоминаний о нем в китайских источниках, а также сходной практики у других народов, кажутся не вполне обоснованными. [8] Сошлемся здесь лишь на то, что бытовавший в Китае обычай суицида вдов, как явный пережиток первобытной биологической «ротации поколений», мог служить оборотной стороной матрицида, коль скоро уходящая из жизни вдова была матерью нового главы клана, рода или всего государства.

1. Членовредительство, как символическое самоубийство.

Членовредительство, как символический суицид, заменяющий реальное самоубийство, известно очень многим народам мира. Ситуационно, оно бывает связано с обрядами инициации, интронизации (утверждения на власть) и похорон умерших. Например, обряды инициации подростков на островах Меланезии осмысляются как символическая смерть-перерождение инициантов, сопровождаются физическими мучениями, кровопусканиями и завершаются ритуальным «убиением». [9]

По данным австралийской ученой Дженнифер Холмгрен, в Китае первое сообщение о членовредительстве благочестивых вдов относится к I в. до н. э. Но этот инцидент был единичным случаем, так как вдова отрезала себе нос, чтобы помешать повторной выдаче замуж. Такой же случайностью выглядит относимое к 440 г . известие о прапрапрабабке Вэй Шоу (автора «Вэй шу»), которая, по семейной легенде, отрезала себе левое ухо и бросила его в гроб покойного мужа. [10] Но уже к VI в. интерес китайских историков к примерам суицида или членовредительства добрых вдов резко возрос и повлиял на написание в VII в. «Суй шу (Истории династии Суй, 581-618)». Именно в «Биографиях добродетельных женщин» из «Суй шу» впервые встречается известие о намеренной замене суицида на членовредительство новоиспеченной вдовой, ради ее маленького сына. Все биографии добродетельных вдов в «Суй шу» сообщают либо о суициде, либо о членовредительстве. А одна биография упоминает самоубийство вдовы сразу после смерти мужа. [11]

Чрезвычайно характерен пример императрицы Шулюй, жены создателя государства киданей Абаоцзи (Ляо, 907-1125), которой удалось избежать самоубийства и утвердить свой авторитет, путем прямого членовредительства. По данным источников, среди киданей был принят обычай самоубийства вдов после смерти супруга. Потеряв супруга, императрица Шулюй несколько раз хотела лишить себя жизни, чтобы последовать за ним в могилу. Но так как все сыновья горько плакали, она отрубила себе только кисть правой руки и положила ее в гроб мужа. После этого при дворе, как и в народе, императрицу прозвали «вдовствующая императрица с отрубленной кистью». [12]

У многих кочевых народов Азии (гунны, сяньбийцы, тюрки, бохайцы, кидани, чжурчжэни) существовал также обычай поранения лица, в знак публичного выражения траура по усопшему. По сути, это был более щадящий способ членовредительства, как символического (ритуального) суицида. Но в случае смерти знатных лиц или правителей, скорбящие подданные нередко прибегали к данному обычаю в массовом порядке.

Как справедливо предполагает Холмгрен, во второй половине VI в. кочевой обычай поранения лица, в знак траура, был уже интегрирован в китайские идеальные представления о добродетельных вдовах. Согласно «Суй шу»: «Наложница принца Хуа-яна происходила из хэнаньского клана Юань (потомков сяньбийских правителей Северного Вэй – В. Г.)… Принц отдал ее вождю мятежников, Юань У-да… Она порезала свое лицо… и сказала: «Я не могла умереть раньше, и потому чуть не была обесчещена. Это моя собственная вина». После этого она отказалась есть и умерла». [13]

Сразу после гибели в 520 г . Тоба И, дяди северовэйского императора, несколько сот успевших вернуться в столичный Лоян некитайцев-северян, узнав о трауре, порезали свои лица. [14] Китайские источники, описывающие похороны знатного тюрка в VI в., упоминают, что скорбящие родственники надрезали себе щеки ножом. Такой же траурный обычай упомянут в житие христианского епископа Исраэля, повествующем о внутренней жизни «царства гуннов» на Кавказе в конце VII в. [15] По «Тан шу», люди народности тукюэ (тугухунь) при погребении «перед входом в палатку надрезают себе ножом лицо и производят плач; кровь и слезы льются вместе. Так поступают семь раз и оканчивают». [16]Во время позорной капитуляции правителя государства Бохай перед киданьским императором Абаоцзи ( 926 г .) бохайские сановники также поранили свои лица, в знак высочайшей скорби. [17] У чжурчжэней родственники сопровождали похороны умершего «слезными и кровавыми проводами»: участники погребальной процессии надрезали ножом лоб, и кровь из ран струилась по лицу, смешиваясь со слезами. А п ервый император чжурчжэней Агуда перед решающим боем с киданями поранил себе лицо, в знак готовности сражаться насмерть. [18] Известно, что и на Кавказе ж енщины-мусульманки Осетии, по обычаю, расцарапывали свои лица или били себя ладонями по лицу, в знак скорби по усопшему родственнику. [19]Пожалуй, самым мягким пережитком траурного членовредительства, как символического суицида, выглядит еще один старый обычай осетин, по которому вдова, оплакивая мужа, говорила: «Пусть истрескаюсь я и сгорю!», и при этом отрезала себе косу, которую затем клала в гроб покойного мужа.

1. Попытка суицида. «Самосожжение» северовэйской императрицы Вэнь-мин. Вот как описано это с обытие в династийной истории «Вэй шу»:

«[Когда в 466 г . император] Гао-цзун «рухнул», случился [такой] инцидент: в государстве [Вэй] ввели великий траур. Через три дня [личные] одежды, утварь и вещи императора следовало полностью предать сожжению. Все чиновники и обитатели Внутреннего дворца, плача навзрыд, прибыли к месту [сожжения]. Императрица [ Вэнь-мин ] , горестно вскрикнув, кинулась в огонь. Придворные спасли ее, [но лишь] через долгое время сумела прийти в себя».[20]

Смерть императора означала для молодой вдовы (Вэнь-мин было около 24 лет) формальный конец личной жизни и, вероятно, крах всей ее карьеры. Вид пожиравшего вещи супруга огня и рыдания толпы придворных вполне могли вызвать нервный срыв и суицидную попытку императрицы. В то же время, весь инцидент мог быть простой инсценировкой. Временное безвластие (от смерти императора до воцарения его наследника) предполагало обострение борьбы за власть между придворными. Речь шла об интересах не только самой Вэнь-Мин, но и всей ее партии, готовой на все, ради защиты своих интересов. Имитация попытки самосожжения дарила уникальный шанс заработать, с минимальным для императрицы риском, максимальный моральный капитал.

Попытка самосожжения в 466 г . императрицы Вэнь-мин, вероятнее всего, была инсценировкой. Но даже если инцидент и был импровизацией, позднее из него была извлечена прямая политическая выгода. Заработанная таким образом моральная санкция стала важным козырем при утверждении Вэнь-Мин в роли всесильной регентши (правила 24 года), вопреки конфуцианским стереотипам, отрицавшим право женщин на видимое участие в управлении государством.[21]

1. Выражение намерения. С амопожертвование императрицы Ху.

«Подвиг» северовэйской императрицы Ху, решившей родить императору наследника престола, описан в «Вэй шу» весьма драматично:

« Когда [императрица Ху] понесла Су-цзуна, приближенные по-прежнему испытывали боязнь, связанную с древним обычаем (умерщвления матери наследника — В.Г.). Советовали прибегнуть к всевозможным уловкам. [Но] императрица твердо укрепилась в своем мнении. Уединившись глубокой ночью, дала себе клятву: «Беспокоюсь лишь о том, чтобы был мальчик, [который] по порядку должен стать старшим сыном. [Если] родится сын, [то] сама умру, не отказываясь от уготовленного [исхода]». [22]

Наследник Су-цзун (515-528) родился от Ху в 510 г ., почти через 20 лет после отмены матрицида императором Гао-цзу. Но даже тогда риск рецидива обычая был столь велик, что все женщины желали рожать принцев и принцесс, но не желали рожать наследника престола. [23] В отличие от «самосожжения» Вэнь-мин, ночная клятва императрицы Ху была не публичной импровизацией, но хорошо обдуманным и реально опасным для ее жизни поступком. Рождение наследника престола в корне меняло расклад политических сил при дворе, и было объектом острых придворных интриг. После смерти в 508 г . 3-летнего первенца Юань Чана, его мать, императрица Гао, пыталась помешать рождению от других жен нового сына-наследника императора, дабы сохранить свою власть при дворе. [24] В свою очередь, родив нового наследника и разрешив кризис династийной преемственности, императрица Ху обретала уникальный шанс на доступ к власти, очевидно, стоивший риска гибели из-за матрицида.

Позднее, удачно избежав смерти и захватив власть, императрица Ху извлекла максимум пользы из своего образа идеальной жены, готовой отдать жизнь ради продолжения династии. С подачи Ху, слух о ее ночной клятве стал известен при дворе и даже попал в хроники. Даже использованный авторами «Вэй шу» прием введения в текст прямой речи также служит косвенным намеком на пропагандистский характер суицидальных намерений императрицы. На деле же, завеса приличия оказалась недолговечной. Имидж ярой конфуцианки не помешал Ху узурпировать власть, убить в 528 г . 18-летнего сына, ложно назвать наследником его новорожденную дочь и, «предаваясь порочному сладострастию», погубить правящую династию.

5. Ритуальный псевдо-суицид, как «обман смерти». Обряды интронизации правителя и «повторного рождения» правителей киданей.

Получая власть, правитель (каган) киданьской империи Ляо (907-1125) совершал обряд, который именовался по-китайски «чай цэ и» – «обряд получения свидетельства на титул на жертвеннике из дров». Подробное описание этого обряда имеется в «Истории династии Ляо (Ляо ши)». [25]

«Перед выбранным заранее благоприятным днем сооружался жертвенник и помещение для получения свидетельства на титул… сооружались помещения для повторного рождения императрицы-матери (Подчеркнуто мною – В. Г.), а также розыска и опознания его [ императора ]. Император входит в помещение для повторного рождения и совершает обряд повторного рождения. Когда обряд завершается, старейшины из восьми бу ставят его перед собой, сами встают позади него, защищая его с левой и с правой стороны, и препровождают в северо-восточный угол помещения для получения свидетельства на титул… Император, совершив поклонение солнцу, садится на коня. Старейшины из числа родственников матери-императрицы образуют его свиту (подчеркнуто мною – В. Г.). Император стремительно мчится на коне. Затем император падает с коня, [ а ] люди из его свиты накрывают его войлоком. [З атем ] император поднимается на возвышенное место, сановники и правители бу кланяются ему в установленном церемониалом порядке. Император направляет посланца сказать: «Умер прежний император, но остались мои дядья и братья. (подчеркнуто мною – В. Г.). Следует выбрать из них самого мудрого и сильного. [ Я же ] не имею благой силы дэ, как же смогу управлять?» сановники отвечали: «Благодаря щедрым милостям покойного императора и очевидному наличию благой силы дэ Вашего Величества, мы все беспредельно преданы Вам»… На следующий день император выходил из помещения для получения свидетельства на титул и в сопровождении своей личной охраны шел к жертвеннику…» [26]

В приведенном описании обращают на себя внимание, как минимум, два момента. Во-первых, мы видим, что ритуал смерти-возрождения императора превращается из реального суицида в сугубо условный акт: символическая гибель при падении с коня, покрытие войлоком, подъем императора на возвышение, провозглашение смерти старого и появления нового правителя. Провозглашая смерть прежнего императора, новый правитель, по сути, имеет в виду не своего физического предшественника, а исчезновение самого себя в том виде, в каком он был до «повторного рождения». Впрочем, изначально, оба условных ритуала обслуживали и реальную смену правителей. [27]

Второй момент – это активнейшее участие в ритуале императрицы-матери и старейшин из ее рода. При бытовавшей у киданей системе коллатерального родства и наследования, ритуал интронизации императора Ляо не мог стать легитимным без санкции доминирующего консортного клана. Наконец, прямо участвуя в обряде «получения свидетельства на титул на жертвеннике из дров», императрица-мать также проходила в специально отведенном помещении «повторное рождение» (или «повторные роды»), возможно, подразумевавшие, с «уходом-приходом» сына-правителя, и ее собственную условную смерть (вспомним суицид матери наследника престола у сяньбийцев). Каковы же были смысл и значение обряда «повторного рождения», составлявшего ключевое звено интронизации правителя «на жертвеннике из дров», и какое отношение он имел к суицидам?

Сам обряд «повторного рождения» заключался в следующем: «Предварительно к северу от запретных ворот очищают землю и строят помещение для второго рождения и помещение для матери-императрицы. В юго-восточном углу помещения для повторного рождения устанавливают колесницу с дощечками с именами ранее умерших императоров. Три шеста с рогульками на конце втыкают рогульками вниз. В избранный день в помещение вводят мальчика и повивальную бабку. Вне помещения становится замужняя женщина, которая держит [ кувшин ] с вином, и старик, который держит колчан со стрелами… после [ ритуального ] возлияния вина император покидает свои спальные покои и входит в помещение повторного рождения… Император… снимает одежду и обувь и, вслед за мальчиком, трижды проходит под шестами-рогульками. Каждый раз, когда он проходит под рогулькой, повивальная бабка произносит заклинание и обтирает тело императора. Мальчик проходит под шестом-рогулькой семь раз. [ Затем ] император ложится подле шестов с рогульками. Старик ударяет колчаном со стрелами и возглашает: «Родился мальчик!» Главный шаман покрывает голову императора. [ Император ] встает. Придворные сановники дважды кланяются ему и поздравляют его… Главный шаман берет пеленки и цветные ленты и произносит заклинания над ними. Ранее выбранные семь старцев, стоя на коленях, подносят императору перевязанные лентами [ свитки ] с предлагаемыми императору именами. Император выбирает понравившийся ему [свиток] и получает имя, означенное в нем. Старцы, получив подарки, кланяются дважды и уходят. Придворные сановники подносят [императору] пеленки, цветные ленты. Император кланяется изображениям предков-императоров и устраивает пир придворным сановникам». [28]

По подсчетам японского ученого Симада Масао, совершение обряда «повторного рождения» упомянуто в источниках 22 раза. 11 раз его совершали императоры, 6 – императрицы, 3 – наследники престола, 1 – юйюэ (высший сановник у киданей). Второй правитель династии Ляо (Тай-цзун) проводил его дважды, в 929 и 939 гг., в возрасте 27 и 36 лет.

Линь Жуйхань полагает, что связи между обрядами «повторного рождения» и получения инвеституры не было. Однако Симада Масао считает, что такая связь была в древности, а разделение обрядов произошло позже, под китайским влиянием. [29] Так, в VIII в. оба обряда провели киданьский правитель (Иркин) Яньгучжи и его младший брат-преемник Сяди. Согласно «Ляо ши»: «По древнему обычаю Иркины могли совершать обряд второго рождения. Яньгучжи зашел в юрту и сменил там одежды. Сяди взял его красный халат и соболью шапку и ускакал на белом коне. Затем он приказал сопровождающим его кричать: «Появился новый Иркин!» Все собрались и поклонились [ C яди ]. Затем был выполнен обряд «получения свидетельства на титул на жертвеннике из дров», и [ C яди ] стал Иркином». [30]

Как видно из приведенного отрывка, умыкание одежды уступающего трон правителя было одной из ключевых частей обряда «второго рождения» и, подразумевало его символическую смерть. Возможно, не случайно украденный халат был красного цвета (цвет крови). Реальная смерть правителя подменялась ритуальным «обманом смерти», а ритуальный псевдо-суицид подменялся «вторым рождением». Видимо, можно вполне согласиться с Линь Жуйханем, который связывает обряд с древним обычаем убивать слабого правителя и ставить вместо него нового. Линь полагает, что во времена Ляо этот истинный смысл обряда «повторного рождения» был уже забыт, а проводился он для приобретения императором здоровья (омоложения) и новых сил, магического возрождения его физической, духовной и политической мощи. [31] «Вторая жизнь» подменяла собой «узаконенную смерть» и обеспечивала киданьским императорам новую санкцию на дальнейшее правление.

Все вышесказанное подтверждается существованием, по сути, аналогичного обряда интронизации правителей у древних тюрков. Закончив церемониал поклонения, близкие помощники и сановники правителя «помогали ему сесть на коня, а затем, шелковой тканью сдавливали ему горло так, чтобы только не удушить его. Затем ослабляли [петлю] и быстро спрашивали: «Сколько лет ты можешь быть каганом?» Их государь, поскольку самочувствие его было плохое, не мог точно сказать, сколько [лет он собирается царствовать].[32]Мусульманские историки отмечают, что крупные бедствия и несчастья, случавшиеся в стране хазар, могли приводить к требованию об убиении кагана. Если это происходило, то казнь осуществлялась без пролития крови, путем удушения шелковым шнуром. [33]

Таким образом, суицид, как регулятив личностно-общественных связей у средневековых кочевых народов-завоевателей Китая, играл в их жизни важную и очень неоднозначную роль, образуя довольно сложную, многоуровневую структуру. В общих чертах, его особенности можно подытожить следующим образом.

1. На деле, суицид не сводился просто к самоубийству, а мог иметь до пяти релятивных, по убыванию тяжести, типов: истинное самоубийство, членовредительство (символический суицид), попытка или имитация попытки суицида, выражение суицидных намерений и ритуальный псевдо-суицид (отказ от реального суицида и членовредительства, их подмена условным ритуалом, «обман смерти»). При этом каждый тип имел свой смысл и отвечал определенным ситуациям.
2. Самоубийство, как регулятив, могло играть двойную роль: защита или повышение статуса персоны, в противовес семье (обществу); защита статуса и благополучия самой семьи (общества) от деструктивно настроенных членов или чужеродных персон.
3. Двойственная роль регулятивного суицида отразилась в специфичной форме вынужденного самоубийства, когда человек либо убивал себя под давлением извне, либо умерщвлялся после изъявления своей воли к суициду. Эта форма выглядит неким двусторонним компромиссом. Даже ритуальный и «героический» суицид, чаще всего, имеет вынужденный характер (например, добровольно-принудительное умерщвление вдов в древней Руси, о котором сообщал Ибн-Фадлан). [34]
4. Объектами суицида, как социального регулятива, были и мужчины, и женщины. Мужчины чаще становились жертвами внешних ситуативных обстоятельств. Так, китайские императоры часто жаловали сановникам «право на самоубийство» за тяжкие государственные преступления. В то же время женщины традиционных обществ чаще бывали жертвами санкционированного обычаями суицида по внутрисемейным причинам (смерть мужа, прелюбодеяние, деторождение, наследование права на власть и имущество). Большая часть вдовьих суицидов была связана с системой предписанных браков, полигамией и конкубинатом.
5. Практика регулятивных суицидов могла не быть установленной формально, в виде официальных законов, но при этом осуществляться достаточно долго и последовательно.
6. Как экстремальный регулятив, санкционированные обществом суициды могли задействоваться очень редко, оставаясь скрытыми и неощутимыми для ряда поколений в кочевых обществах, не говоря уже о писавших про них древнекитайских историках. Но этот регулятив исправно срабатывал в чрезвычайных кризисных ситуациях, неподвластных обычным законам и праву, будь то матрицид при непредписанных сменах линий брачного родства и наследования у древних сяньби или, позволим себе такую ситуативную параллель, современная процедура импичмента президента (суть, современного «политического патрицида»).
7. Регулятивные суициды были тесно связаны с социальным строем и обычаями средневековых кочевых народов к северу от Китая. В ходе многовековых контактов и правления «завоевательных династий» эти «варварские» обычаи оказали немалое влияние на обычаи, право и представления в самом Китае. Очевидно, именно такие специфичные обычаи, как убийство матери наследника престола, самоубийство и членовредительство вдов у северных кочевых народностей оказали влияние на понятия китайцев об идеале добродетельных вдов и предопределили появление «китайского» обычая самоубийства вдов, бытовавшего в Китае вплоть до 20 века.

---